Пещеры |
Константин ДМИТРИЕНКО
Мост, жар-Птица, Стужа-зверь
пролог
Сегодня – особенный вечер
У меня назначена встреча
Романтично, извиняюсь, до жопы,
Оттого заглянул в аптеку
Романтичный выдался вечер
Я, грипп и свечи. . .
перила
Жизнь
Все больше похожа на календарь –
Красные дни,
Черные даты.
Девушка в минимальном бикини и с ней
«Трогать нельзя, смотреть – сколько угодно».
Все понятно
Жизнь.
Только числа
На белом фоне.
Часть зачеркнуты
Или обведены –
Остальное забыто и ничего
Больше. То есть – совсем ничего.
Сердце, говоришь?
Бормочешь себе в оправданье «душа». . .
Глубже, чем это нужно,
Ни показать, ни коснуться,
Ничего остального нельзя.
В самом темном углу –
Жизнь –
Календарь прошлогодний
Похудевший,
Выцветший или
Загаженный мухами.
Бесполезная штука вроде
Сигареты до фильтра докуренной.
Горка пепла и если не лень сказать
Скажут так:
«Грязь сплошная, и, господи!, как воняет».
Жизнь:
До середины, или две трети уже.
То ли сумрачный лес, то ли пустые земли.
Кто-то сказал, что здесь не живут
(Разве же это жизнь?)
И то верно. . .
Полое сердце – самое место
И время, чтобы
Дятел в нем
Вывел птенцов.
На дереве стальном в ожиданье дождя
Невесть как и откуда
Единственный лист
Отрывного календаря.
Если долго сидеть во тьме
Станешь бледным,
Как будто под солнцем остов.
Теперь-то я знаю, что стервы
Это жаждущие любви
Призраки мертвых жен.
Жизнь
Все последнее время. . .
«Жизнь. . . Последнее время. . . Это уже
Почти что поэзия, брат. . .»
Но мне до сих пор интересно,
Что за последним листком календаря?
Или, что там за этой
Красоткой в бикини,
Которую можно, конечно,
Но только смотреть,
А вот глубже, даже если напоишь «вусмерть» –
Нельзя. . .
И она мне шепчет на ухо,
Или это на шепот похоже.
«Завтра я пойду говорить с духами,
если можешь, будь моим переводчиком»
мост
Небо – черное.
Земля – черная.
На небе – блеклые звезды
В земле – белесые зерна.
То и это
Земля и небо
Звезды и зерна.
Река.
Мама, скажи мне,
Мама, кто мой отец?
Небесный, Отец, мой,
Мама?
Или он –
Темного царства,
Князь?
Кто он, отец мой?
Берег.
К грязной воде
В самое темное время
Приходит напиться гиена
В засаде ждет львица зебру
В самое злое время
У смрадной воды.
Звери.
Если я стану мертвым
То это совсем не надолго.
На год,
Ну, максимум,
На три. . .
А после
Святых чище
Окажется
Был при жизни.
Боги
не был не есть не буду
хищником
трупоедом
скованной тварью
червем
золото стерегущим
но больше чем знанье
шепот
из тьмы
то
семена или звезды
время настало
к грязной
воде водопоя
к смерти своей или к жизни
река
берег
звери
боги
Big Apple’s Christmas day
между богом и зверем
не ремонтировать мост
или на берегу реки
очень просто
окурок щелчком
зашвырнуть в широченную лузу
ползущей из мороси мглы
отказаться от
прошлогодних календарей
и устроить себе Новый год
когда с неба Нью-йоркского
сыпет не снег а бумажных дней дождь
перечеркнуты числа или обведены
не имеет значения
небо звучит по-особому небо звучит
когда крыши скребут его до синевы
когда лопасти вертолетов
опаснее бритв
бреют небо
тогда бухгалтерию сбив
биржевому маклеру открывается
офигенительный вид
из окна куда трепыхаясь летит
календарь прошлогодний
и следом за ним
как окурок отброшенный в степь за плечо
с берега этой реки
или мост между зверем и богом
над бурной рекой
бесполезная вещь
к черту все к черту все к черту все
сколько можно латать перелатанный мост
бесполезная вещь этот мост
в реку шаг
по колени
по пояс
по грудь
лед
касается горла
еще чуть-чуть
и понятной становится суть
голосов и видений
возвращаться
зачем
если главное здесь
не бесконечный мост
между богом и зверем а пропасть и в ней
воды бурной реки
а все остальное
бесполезная вещь
вроде окурка который по сути
прошлогодние календари
эпилог
С моим голосом, что-то не так
С моим сердцем, что-то не то
Все, что я ни увижу – грязь,
Что бы ни произнес – дерьмо.
эпитафия
Быть Повешенным почесть особая, но
Будь Моряк Финикийский, или Узник на картах таро –
В плащ укутайся, серенький плащик, такой
Встречные говорят – одежда,
А ты знаешь, что сшито Судьбой.
Смерть чужая и жизнь чужая
Из всего, что здесь есть твоего –
Только право писать хроники
Знак за знаком,
А от себя – ничего.
Не разговаривай со мной о листьях
Где моя осень?
Она улетела на север
. . .
Вот
География –
Бухта, в нее
Входят паруса многих флагов,
Семя всех стран, море – вода, жизни начало, потом
Суда покидают гавань, бредут обессилено,
Вялая тишина,
Магия желтой луны, призраки разных стран,
Первый корабль вошедший сюда – как первый мужчина, был
Белым.
Он – белый человек, в том смысле, что «Мастер», «Сахиб»,
Налей ему и пусть
К своим чертям летит.
Капитанского рому налейте ему
Пусть летит его тело в продрогшую тьму
Пусть душа его будет блуждать меж огней.
Тростниковая водка и порох? Налей.
Пьем. И хватит о прошлом стонать и жалеть.
В нашем будущем, видишь сама, настоящего – нет.
Пусть ангелы его
В лиловый свет введут
Он – черный человек, в том смысле, что не негр, а заказной недуг.
. . .
Магия желтой луны – женщины у котла,
Мара и имя лисы,
Мертвый барсук и слюна
Желтых драконов.
Мир поэтесс, моряков,
Художников и ворюг –
За каждой спиной тень
Призрак скрывается в ней,
Очередь – шаг, два, три
Муха цеце и пуля дум-дум,
и если терцинам не место, то самое место тут
кеннингам и прикосновениям,
коротким, но полным смысла, как хоку
или газель.
. . .
Лиловые цветы
И в коридоре - страх
Стремительная страсть
На кухонном столе
Следы незрелых вин
Your lipstick color’s black
Remember it.
I think. . .
Пурпурные цветы
Карандаши в коробке
Подгнивший апельсин
На снеге кожура
Заглядывает смерть в почтовый ящик к вам?
Когда-нибудь. . .
Когда? Куда?
Call. . . Ring to me,
To pager me. . . & now!
Незваный гость, кто ты?
Цветок разрыв-травы.
А ты кто? В дверь стучат. . .
Заделай щель в стене, чтобы не лез туман,
С туманом – Мара. Нам «на троих» – никак.
На кухонном столе –
Молниеносна страсть.
Средь белых лепестков – единственный кровав –
Разрез стеклом
Укол шипом
Укус змеи
В нас – жало тысяч ос.
За что?
За то, что мы
С какой поры?, мертвы. . .
За кухонным столом
Oh! Scarlet blossom in. . .
Там в коридоре – страх.
Под дверь пихни письмо,
А здесь? Себя оставь
На кухонном столе
Где ослепляет страсть,
Где крови лепестки
И в высохших глазах,
Блуждают огоньки.
. . .
Гремлины,
Призраки,
И имена
Китайских императриц,
Яды, рецепт которых, тысячу лет как забыт.
Сила нечистая или,
Кто из нас чище пойди разбери,
Грязная, рыбой пропахшая бухта –
Империи закутки,
Тигры на досках икон
Кумирни на пляжах,
Огни бесконечной нужды лысых, как череп вершин,
И страхи, привычки –
Слепые щенки.
Ты чувствуешь, что все здесь имеет смысл,
По крайней мере «нечистые»
Старше чем мы. . .
Кто научил здесь жить?
Кто родину любит? Мы?
. . .
Ночью ты можешь спать, но покоя не будет,
Каждый из нас – пережил свою смерть
И старается вспомнить,
Стоит ли?!
Можно не спать, и тогда на изнанке глазного яблока
Светятся призраки – наши братья и сестры
Больше, чем кровь наше родство с ними грязными
Больше, чем связи наш ужас и наши
Страхи, больше чем, человеков эдипов комплекс,
Призраки, гремлины, гоблины, лисы, драконы. . .
. . .
Для кого-то весна – просто слово «весна»,
Для других – это страх и немного вина,
И для третьих – лишь шаг и лети из окна –
Шанс почувствовать гибель птицы.
Но такое – недолго.
Река, как река.
. . .
Вяло течет с водой. . . Шизофрения –
Имя ее. Кто-то стучался в дверь,
Как жук
В лобовое стекло.
Птица из под колес. . .
В первый же поворот
Вписан, как в поминальник или в заздравник. . .
Вот
И закончилось что-то,
Что-то не началось,
Кому-то зима – каруселью и осень кому-то,
Только,
Холодной воды глоток.
Пальцы обрезал о лед.
Розовый след на снегу.
В сердце моем поет кто-то другой. Я – оглох.
Вяло течет с рекой. . .
Имя ее. . .
Водная станция – «Рецидив»
Выходишь?
Нет, дальше плыву.
. . .
В этой реке нельзя дважды
А в этой –
Меньше чем трижды – не можно
Сердце становится кожаным
Кошельком-амулетником.
Милой моей передайте,
Что тень моя стала серой
Совсем как цапля или,
Как давно не мытые волосы.
Серое небо, седые тени
В этой глуши. . . И,
Все что ты скажешь, уже не имеет значения.
Лучше молчи
Призраки рыб в мертвой
Воде родника.
В этой реке – не можно дважды
А в этой –
Меньше чем трижды – нельзя.
. . .
. . .в этой глуши.
Все, что ты скажешь, имеет значение
Меньше чем капля в стакане,
А все же так хочется -
Lift me, my friend, если ты понимаешь
В этой глуши остается ослепнуть и точка.
Это значит, что время мое превращается в тень
И когда сверху смотришь на бухту
Понимаешь,
Я вижу,
Не знаю, видишь ли ты,
Знаменитый рисунок Да Винчи –
Эту самую матку, а в ней – я
Созревший плод.
Самое время вкусить,
Ева,
Ты меня слышишь?
Или я говорю с Лилит?
Ах, какая вам разница, милый?
. . .
Завтра уйду говорить с духами
Завтра не жди меня
Неизвестно, что скажут и неизвестно, пойму ли. . .
. . .
Уром, оказалось, что в сердце красном
Черная игла застряла.
Все игрушки и то, что ты просыпаешься – тоже. . .
. . .
Море
Ярмо реки
Его бремя
Я бы даже сказал – судьба
Но после снега на горных вершинах
Бреду в пески
и еще
если Жар-
Птица
под сердцем Стужа -
ЗВЕРЬ
© Константин Дмитриенко
|
|
