MainPage | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №



Елена Литвинова


Из цикла "Времена года"
 

1

Зима чиста, и это адекватно
волнующему  блику  дежа вю,
в котором я нервически  живу
и  изредка  взираю   диковато
на то, что происходит наяву.

А происходит многое. Погас
в который раз одушевленный логос,
летально обволакивая глобус
и снова    дефилируя    анфас,
и снова  дольше века длится  голос.

На снимке вид из космоса: вдали,
еще влача головогрудый  абрис,
дымится упоительный солярис,
беспечно  пожирая  корабли
и долго умирать не собираясь.

Он принимает форму головы,
в которой  циркуляция  маразма
уже неуправляема, как плазма,
глаза  безумны,   губы   голубы
и   уверяют:  голова   опасна.

Обезображен юг материка,
а север архаически надтреснут,
подробности ландшафта интересны,
но точность их, увы, невелика:
что различимо, то не бестелесно,

преодолевший азимут  герой,
склонившийся над милою  харизмой,
ее находит несколько капризной
на первый взгляд, когда и  на второй
встречается  с ответной   укоризной.

Меж тем   усугубляется метель,
в метели открывается долинка,
они идут, как дети Метерлинка,
петляя, но не чувствуя петель,
поверх запорошенного суглинка.

Безлик и  эфемерен материк,
особенно  краеугольный север:
он погружен в этнический бестселлер
(которого б не понял Метерлинк,
да он и не за тем сюда проник).

Велением невидимой руки
расплывчатый герой второго плана
становится скоплением тумана,
которым и являлся  (вопреки
иллюзии, быть может) постоянно,

оставив героиню в столбняке
в туманности, как провожатый - Данта.
Фантом - он  безобиднее  мутанта
и мастодонта - рея  налегке,
он тихо устремляется куда-то.

Она уходит тоже, второпях,
и в ней, наверно,  теплится обида,
обозначая скрытое   либидо,
которого не понял вертопрах,
исчезнувший со скоростью болида.

Она домой придет, сердясь, метнет
колоду карт: они всегда хитрили,
не образуя зримой симметрии,
равно как ожидаемых тенёт
на псевдогеральдической цифири.

Ей будет сниться маленький гордец
король червей с улыбкою паяца,
уснувший на развалинах пасьянса,
а также черви  в коконах  колец.
Их надо, безусловно, опасаться,

когда вернешься в город, где легко
оцепенеть, бродя по магазинам,
и встретить под неоновым  курсивом
кого-то, дежа вю  и комильфо,
и в нем,  до помрачения красивом,

узнать неуловимую,  почти
волшебную  пронзительность  детали --
одной из тех, что  до сих пор  не стали
ничем иным  -- и дрогнуть, и войти
вовнутрь цветочной лавки на вокзале.

Покорные головки хризантем
теперь, как никогда, готовы к скорби,
их мало покупают нынче, сколь бы
им ни хотелось этого - затем
они стоят в продолговатой колбе.

Как будто  шевеление  купюр
для них  не самый  благодатный  признак,
охладевают орхидеи в призмах  --
затейливая флора от кутюр,
какие-то извилины в  кривизнах.

И прочее, и прочее, и проч.,
в ряду перипетий и узнаваний
утрачивающее смысл  названий
и плавно отступающее прочь,
и это невозможно превозмочь.

Зима чиста, невольно означая:
все эти признаки с недавних пор
заметены, как мусор под ковер,
и там совокупляются  ночами.
 

2

Весна грязна, и это не напрасно --
напрасно ощущение помех
в ликующем движении  поверх
границы  между  фазами  маразма,
который и весною не померк.

Все больше  омерзительных  котов,
все больше положительных ионов
ослабевает  в гомоне гормонов,
и он, гормон, на многое  готов.

И ты вступаешь в этот хронотоп,
но твой порыв  в чередованьи буден
скорее одинок, чем обоюден,
скорее прост, чем вычурен, не то б
не избежать  томительных прелюдий

к  большой аллегорической весне,
в которой ты немного  виртуален,
то возникая  в аритмии спален,
то пышно выражаясь на письме,
и утоляешь  в копоти окраин

желание - малейшую из жажд -
внедриться во вневременное русло
и  двигаться по направленью  к Прусту,
которому, увы, принадлежат
теперь твои досуги, как не грустно.

Предместье  дремлет, шевеленья - ноль,
и только на  провинциальном плаце
устало маршируют  папарацци,
преследуя столичную гастроль,
которая изволит  состояться

сегодня же, в уездном варьете,
где скоро снова соберутся снобы,
покинув глинобитные трущобы
и облачась в сюртук и  декольте,
и позабыв  шероховатость робы.

Ступай же в этот маленький вертеп
и там, ориентируясь наощупь,
легко найдешь трепещущую особь --
таких вовне не существует, где б
ни поискать, какой ни выбрать способ.

Подобное осуществимо лишь
в отдельные моменты хронотопа:
в пересеченье, скажем, Конотопа
и полнолунья (полдень и Париж -
совсем иное в языке Эзопа).

Манипулируй ею, то есть той,
кого ты приручил, без опасенья.
Она, подумав, скажет: здравствуй, семя
младое, незнакомое со мной, --
и  засмеется, и умрет на время.

И ты умрешь и будешь норовить
витать повсюду и нигде, как вирус,
способный в прежнем облике (плюс-минус
случайные мутации) ожить,
не понимая, что же  изменилось.

Не понимая, что скорее плюс,
чем минус (обретенье, чем утрата),
на скорости allegro moderato
заметь меня - я очень  тороплюсь

закрыть тобой зияния лакун,
слегка обезображивая повесть --
и без того причудливую  помесь
буколики и триллера - в канун
того, как налегке садиться в поезд.

Плохой хороший парень (а в миру --
веселый киллер) надевает  кивер.
Вчера покинув криминальный Киев,
он движется по саду и двору,
в твоем парадном незаметно сгинув.

(На этом месте рукописи - блиц
и разнобой в разновеликом шрифте.)
Он  начинает подниматься в лифте -
ты  узнаешь об этом со страниц.
Он позади тебя, не видно лиц...

Я  не люблю заимствований, но -
смотри: Кортасар, "Непрерывность парков"
(такая  книга, одолжи у панков) -
соблазн  чрезмерен, я  давным-давно
не делаю себе таких подарков.

А впрочем, вы подружитесь, ведь он,
чем  впрыснуть ядовитую цикуту,
отдергивает руку за секунду
до катастрофы. Это моветон
для киллера. Вы едете в Пицунду,

где только-только оживает  пляж,
где, наконец, природа уронила
зеленые  фрагменты хлорофилла,
хотя вписаться  в этот  камуфляж
непросто, если мафия решила

обезобразить населенный пункт,
равновеликий площади Монако,
с упорной одержимостью маньяка,
и эта одержимость - атрибут,
который  можно понимать  двояко.

Во-первых, как трагедию  (маньяк
как будто не чуждается метафор),
второе - фарс, где  криминальный табор -
лишь фланг кордебалета на паях,
облюбовавший закулисный тамбур.

Весна грязна - сие не новизна,
чего, увы, не понимает ветер
в моей унылой голове, поверьте,
всем этим озабоченной весьма.
 
 
©Елена Литвинова
©ЛИМБ

 
 


Начало | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №