 |
Юрий НЕСТЕРЕНКО
«ПАРАШЮТ» И ДРУГИЕ СТИХИ
Парашют
Ты знаешь законы физики,
Ты делаешь выводы из
Второй производной по времени,
И силы, направленной вниз.
Ты помнишь, в каких условиях
Величины уходят в нули,
И когда сила трения воздуха
Компенсирует тягу Земли.
Ты имеешь богатую практику,
Знаешь каждый воздушный маршрут -
Hо все это тебе не поможет, когда не раскроется твой парашют.
А тебе совершенно без разницы,
Что эм вэ квадрат пополам -
Ты веруешь в чары шаманов
И тайны тибетских лам,
Ты лично беседовал с духами,
Со многими даже не раз,
У тебя в каждой чакре по ауре
И третий глаз-ватерпас.
Ты проводишь полдня в медитации,
Ты не дышишь по восемь минут -
Hо все это тебе не поможет, когда не раскроется твой парашют.
А тебя и наука, и мистика
Hе заботят даже слегка.
Ты - человек практический,
И хватка твоя крепка.
Ты владеешь долей компании,
Самолет - так и вовсе твой,
И жизнь твоя застрахована
Hа такую сумму, что ой.
Твои банки - символ надежности,
Твои акции вечно растут,
Hо все это тебе не поможет, когда не раскроется твой парашют.
А ты от них отличаешься,
Твой образ жизни - другой:
Ты не то что на борт самолета,
Ты даже в лифт ни ногой.
Ты имеешь все предпосылки,
Чтобы дожить до ста,
Ибо кто не летает - не падает,
Истина эта проста.
И когда они мчатся по небу,
Ты всегда остаешься тут...
Hо все это тебе не поможет, когда не раскроется их парашют.
1998
* * *
[Это стихотворение написано в рамках литературной игры,
по правилам которой в тексте должно было быть 8 слов:
отпустите, свод, очень, слегка, господ, сократят, друг.]
Отпустите меня!
Давят голову тяжкие своды,
Душат толстые стены,
впивается холодом сталь...
Я хочу ощутить
свежий утренний воздух свободы
Над каким-нибудь озером,
чистым, как горный хрусталь.
Там, где бледный туман
над водою беззвучно струится,
Там, где в капле росы,
розовея, плывут облака,
И прозрачный ручей,
убегая в долину, змеится,
И действительность кажется сказкой.
И смерть далека.
Там цветут эдельвейсы.
Иль даже простые ромашки.
Там начертаны карты миров
на крыле мотылька...
Там бы я позабыл
про интриги, обиды, промашки,
Стал бы очень беспечен,
ну или хотя бы слегка.
Сократят ли мой век
сквозняки, или козни и казни,
Или я доживу
до горба и седой бороды -
Ни единого дня
не смогу провести без боязни
В этом каменном замке,
пропитанном духом беды.
Здесь и ночью, и днем
караульные ходят по кругу,
По периметру стен -
триста сорок четыре шага...
Ну а там бы я мог
без сомнений довериться другу
И без всяких натяжек
не верить в реальность врага.
Мы шагали бы с другом
туда, где дробится о скалы
Озорной водопад,
так отчетливо слышный в тиши,
Не отравой вина
мы б наполнили наши бокалы -
Мы бы чистой воды
зачерпнули в простые ковши.
Отпустите меня!
И пусть узкие эти бойницы,
И засовы, и стены
растают в дали без следа...
Вы решили, наверное,
будто я пленник в темнице?
Вовсе нет.
Я не пленник.
Я здешний король, господа.
2000
* * *
Провинциальная дыра
Есть, в сущности, подобье черной.
Обшарпанные номера,
Визгливый голос коридорной -
Се вид гостиницы. Лубок.
Черно-дырявое убранство.
Здесь расплетается клубок
И замыкается пространство.
N тысяч жителей. Завод
Дымится, что твоя "Аврора",
И насыщает небосвод
Соединениями хлора.
Есть краеведческий музей,
Кинотеатр, медвытрезвитель,
Река и местный коллизей
Спортобщества, где редок зритель.
Командировочный в тоске,
На шатком стуле сидя праздно,
Больную жилку на виске
Массирует кругообразно.
Ест кабачковую икру,
Пьет чай с засохшей карамелью...
Здесь для мигрени поутру
Необязательно похмелье.
Из крана капает вода,
И подозрение тревожит,
Что раз забравшийся сюда
Отсюда выбраться не может.
Что этот город над рекой
Давно питается гостями,
Хватает гипсовой рукой
И душит медными когтями.
И крепкой хватки не разжать,
Не откупиться за монету
И никуда не убежать,
Поскольку мира больше нету.
Есть только город, где часы
Стоят на здании горкома,
Расправив стрелки, как усы
В гробу лежащего наркома...
Командировочный с утра
Проснется, разлепляя веки,
Пытаясь вспомнить, что вчера...
Иль, может быть, в прошедшем веке?
Не вспомнить. День был без числа,
Что, в общем, даже и не странно.
Он встанет, медный привкус зла
Запьет водою из-под крана,
Затем прошлепает к окну,
Не застелив своей постели,
И, наблюдая пелену
Летящей за окном метели,
Поймет: теперь исчез и мир,
И город; холоден и колок,
Колышется сплошной, без дыр,
Над пустотою снежный полог.
Тогда, по правилам игры
Поняв, что ничего не светит,
Он выйдет в снег. И с той поры
Его никто уже не встретит.
2000
* * *
Ни к чему волочить непосильную кладь,
Ибо формула счастья проста:
Ни о чем не жалеть, ничего не желать,
Твердо помнить, что все суета.
Из надежд и крушений сплетается плеть,
Но забудь о надеждах, забудь:
Ничего не желать, ни о чем не жалеть -
Вот решение, выход и путь.
Не живи ни вчерашним, ни завтрашним днем -
Лишь сегодняшний только и есть.
Ну а он - пролетит, и не думай о нем,
Не заслужена им эта честь.
Ни бесстыдство властей, ни измена друзей
Не причина для бурных страстей.
Ничего не желай, ни о чем не жалей,
Абстрагируйся от новостей.
Пусть тупая толпа поднимает свой лай,
Ветер пепел приносит с полей,
Несмотря ни на что, ничего не желай,
Все равно, ни о чем не жалей.
Словно Будда, взирай из нирваны своей
На грызню человеческих стай,
Ни о чем, ни о ком никогда не жалей,
Ничего никогда не желай.
И тогда над тобою не властна беда,
И тебя не смутить палачом...
Ничего. Ни о чем. Ни о ком. Никогда.
Никогда. Ни о ком. Ни о чем.
1995
* * *
День, наконец, отмучался. Тьма опускает полог.
Если ты токарь или чиновник Москомприроды -
Можешь идти домой, но если ты гинеколог,
То не отложишь на завтра трудные роды.
Роженица, тридцатилетняя алкоголичка,
Об отце ребенка знает лишь, что - не импотент,
В этом роддоме рожает уже пятый раз. Привычка.
"Я бы таких кастрировал!" - думает ассистент.
"Эти твари хуже животных. Рожают дегенератов,
А мы тут тратим лекарства, работаем по ночам..."
И, поминая недобрым словом всяческих Гипократов,
Делает, тем не менее, то, что должно делать врачам.
Врач, принимающий роды, далек от этой позиции.
Пальцы в перчатках действуют четко, но не спеша.
"Не наше дело судить. Мы же не инквизиция.
Наше дело - спасти жизнь матери и малыша."
Он и впрямь так считает, а не потому, что ляжет
Вся вина на врачей, если смерть испортит проценты...
Дело идет к развязке. Между отекших ляжек
Показывается голова в кровавых клочьях плаценты.
Все, младенец в руках у доктора. "Посмотри-ка!" -
Показывает его матери, как козырного туза.
Сморщенное красное тельце дергается от крика
И открывает пронзительно голубые глаза.
Вроде нормальный, здоровый мальчик. Ну, слава богу.
Доктор снимает перчатки, халат, моет с мылом руки.
"Все-таки хорошо, что я выбрал эту дорогу,
А не поддался соблазну кабинетной науки."
Доктор едет в метро, едет в лифте, ищет ключи.
Сын-второклассник спит. Жена встречает в передней.
"Ну как?" (Поцелуй) "Perfectum!" "Ох уж эти врачи!"
"Случай был сложный, однако не первый и не последний."
Доктор садится в кресло, лениво смотрит журнал.
Что-то шипит на кухне, призывно пахнет едой.
"Что-то ты бледный." "Устал." "Совсем ты себя загнал!
Ведь уж не мальчик..." "Что ты, я еще молодой!"
Доктору тридцать семь. Он намерен дожить до сотни.
Он ведь не знает, что в будущем, всем еще чужом,
Голубоглазый мальчик выйдет из подворотни
И, не говоря ни слова, ударит его ножом.
2000
Tertium datur
Как просто, мой друг, как просто
Страну подровнять, как грядку!
Построенные по росту
Рассчитаны по порядку.
Как просто стремиться строем,
Колонны сдвоив и строив,
И если не быть героем -
По крайности, чтить героев.
Чеканная четкость шага,
Сверкающий грохот меди,
Возвышенный трепет флага,
Зовущего нас к победе,
Эстетика ясных взглядов,
Державная мощь порыва,
Ритмичный рефрен парадов -
Как просто и как красиво!
Как просто, мой друг, как просто
Громить и клеймить кумира:
Империя есть короста
На теле больного мира.
И все, что она ударно
Раздельно творит и купно -
Бессмысленно и бездарно,
Чудовищно и преступно.
Как просто воскликнуть: "Быдло!"
Презрительно сплюнуть: "Стадо!"
Пожаловаться: "Обрыдло!"
И даже всплакнуть: "Не надо..."
Как просто врагом державы
Стоять на пути парада
И знать, что они - не правы,
А правда - твоя награда!
Но если... Что делать, если
Ошибочны обе схемы,
И тот, кто в высоком кресле
Сидит во главе системы -
Конечно, порочен - верно! -
И вера его недужна,
Но все ж, не избегнув скверны,
Он делает то, что нужно?
Воспеть ли хвалу солдату?
Воздать ли хулу оплоту?
Над пропастью - по канату...
Сквозь сумерки - по болоту...
март 2000
Рождество 1944 года
Пять лет войны в Европе, пять лет войны...
Я так устал, мой Боже, я так устал.
Как там поют французы? "Вперед, сыны
Отечества! Час славы уже настал."
Да, так они и пели пять лет назад...
Теперь уже и правда настал их час.
Домой в Нью-Йорк и Лондон придет солдат,
И встретят их цветами - не нас, не нас.
Имперская идея, арийский лоск...
Набор фальшивых штампов, труха, зола.
Слова, что нам когда-то пронзали мозг,
Исчезли, и остались одни дела.
О, как гремели трубы, сверкала медь!
Шли в битву, как на праздник, чеканя шаг...
А мы несли Европе огонь и смерть,
Как орды Чингисхана. Вот так, вот так.
Имперские знамена в грязи, в пыли,
Заржавленные траки дробят асфальт...
При слове "немец" в странах, где мы прошли,
Не Шиллера припомнят, а Бухенвальд.
Присяга есть присяга, и долг есть долг,
Мы так ценили стройность в своих рядах!
Но кто теперь ответит: какой был толк
В нелепой этой бойне, в пяти годах?!
Пожарища и трупы, кровавый ад,
Мы гибли, идиотов боготворя,
И вот теперь - бессильно ползем назад.
Все было понапрасну. Все было зря.
Величие и слава - дерьмо и тлен.
На нас повсюду смотрят, как на зверей.
Затраханная шлюха Лили Марлен,
Ты выучила русский? Учи скорей.
А где-то нынче елки, огни гирлянд...
И толстые ублюдки еще поют
О том, как сладко гибнуть за Фатерлянд,
И тосты за победу, не морщась, пьют.
А на Восточном фронте - снега, снега,
И кровь уже не греет холодный шнапс.
Зарыты в общих ямах рукой врага
И смельчаки, и трусы. Конец. Коллапс.
Славянские просторы, степная глушь...
Хотели в месяц сладить с такой страной.
И как могли поверить мы в эту чушь?!
Теперь мы поумнеем. Какой ценой?
Пять лет войны в Европе, пять долгих лет...
Союзники сжимают свое кольцо,
Народы с отвращеньем глядят нам вслед,
А чем нас встретят дома? Плевком в лицо?
На нас клеймо позора. Берлин в огне.
А на Восточном фронте - мороз, мороз...
Мы гибнем, задыхаясь на самом дне,
Прости нас и помилуй, еврей Христос!
1996
* * *
Ничего хуже нет
осенней этой рани:
С неба льется вода,
да холод от земли.
Мокнет чахлый лесок,
мокнет поле брани,
Бой закончен вчера.
Армии ушли.
Больше некому здесь
витийствовать о славе,
Вместо песен свинца -
крики воронья...
Вон лежат у леска
покойники в канаве,
Но не бойся, мой друг -
там лежу не я.
Это вовсе не я,
это просто тело,
Что недавно еще
принадлежало мне.
Раньше было моим,
теперь осиротело,
Но раскладом таким
доволен я вполне.
Это лучше, чем гнить
в стылой бурой глине,
Слушать ветер и дождь,
да вороний грай...
Как тебе описать
место, где я ныне?
Непохоже на ад.
Значит, это рай.
Ад был там, на земле,
в час перед атакой,
Да когда под огнем
поднимались в бой.
Ну а здесь - ничего
не решают дракой
И победы нужны
только над собой.
Будь ты там десять раз
герцогом и дожем,
Здесь полно королей,
каждый третий - граф,
Но никто никому
ничего не должен -
Ни земель, ни людей,
ни наследных прав.
Можно просто гулять
по аллеям сада,
Размышлять о добре,
позабыв про зло...
Так что, друг, обо мне
не жалей, не надо,
Те, кто выжил в бою -
им не повезло.
Ну а может, и нет
никакого рая,
Может, кончился бой
пять минут назад,
Может, просто лежу
я в поле, умирая,
И в последнем бреду
вижу райский сад...
1998
© Юрий Нестеренко
|
|
