Валерий ДАШКЕВИЧ
(из 2000)
* * *
Нету силы брести по засекам
В край безумцев, вещающих с дыб...
Кармчий мой! Намети по парсекам
Хоть муляж путеводной звезды...
Дай мне страх, чтоб почувствовать ритм.
Дай мне слог, чтоб не выронить стон.
Наклонись триединством небритым
Над сто пятым распятым листом...
Сделай кляксу, как точку отсчета,
Но не цель... На лице у листа
Начерти мне угрюмого черта –
Чтобы знал, где проходит черта.
Не ленись, подымайся, Емеля,
Оживи свой набросок-лубок...
Вот очнулась Земля от похмелья,
Повела полушарием вбок.
Вот и утро. И вещий зловещий
Раздвигая слепившийся сон,
Я в салфетку поэзии
жуткие вещи
Заверну, словно вилку garson.
Буду злиться, толпу искушая,
Понарошку творить чудеса.
А назавтра мне снова приснится меньшая...
Вельзевул! Мне твоя приглянулась меньшая –
Взгляд бездонный такой, и коса...
* * *
Лето истлело, а мы не поспели
И отогреться вдвоем.
...только бы смело в смятой постели
смелое тело ее...
Поздно, бесспорно, разбрасывать споры –
Осень пирует в саду.
Скоро, быть может, к ногам твоим скорым
Стылым листом упаду.
Свет опостылел, глаза опустели,
Стал я тяжел на подъем.
...только б успело в белой постели
спелое тело ее...
Время нам выстудит синие сени,
Спутает руки силком.
И от отчаянья стану весенним,
Словно тебе не знаком.
Будем с тобой, убежавшие рая,
Вновь обучаться азам...
Вот ты уходишь, слезы роняя.
Вот я – иду по слезам.
Стали мы братией – да во Христе ли...
Дважды не вступишь в один годоем.
...только б зима не застала в постели
хрупкое тело ее...
21 июня 2000
* * *
Каждым словом своим у себя выхожу из доверья...
Загляни мне под веки, прохладою сон продыши.
Я себя подгоняю, себя загоняю, как зверя,
В теплый сумрак, в пропахшую прошлым берлогу души.
Скоро небо созреет, сомкнутся созвездья, созвенья,
И прокуренный голос меня призовет в темноту.
Мы навеки на веки печать наложили забвенья,
Чтоб не видеть, не слышать, не чувствовать эту черту.
Но покуда живет интерес к украшениям быта,
И ребенок играет будильником, смехом звеня,
Повтори мне еще, обмани – что ничто не забыто...
Загляни мне под веки – быть может, там нету меня.
6.30.00
* * *
Здравствуй, сердешная, матерь матерого века.
Ты нас, до сроку предавших, прости подлецов...
Здесь я впервые увидел лицо человека.
Здесь меня били впервые ногами в лицо.
Здесь антрацит моей памяти в пепел сжигая,
Несовременною крупною химкой горда,
Шепотом влажным приезжая девочка Галя
Искренне лжет, что отныне моя навсегда.
Но, заплатив своим призракам светлой печалью,
В будничном потном иудстве и праздничной лжи
Я тебя, матерь, по имени не величаю.
Знать не успел еще стать абсолютно чужим.
Как ни приснишься – заревана, в черной косынке.
Выест печенку похмельное чувство вины...
То недород, то сынки твои – циники – в цинке...
Я ль виноват, что живые тебе не ценны.
Время ли ныне поэту разбрасывать фразы,
Только другого, предчувствую, мне не дано.
Мы расползлись по земле, как твои метастазы,
Чтоб поразить эту землю тобою одной.
Вот я рулю, как взаправдашний американец.
Ладно воркует мотор и машина блестит...
Но не коснулся мен иммигрантский румянец –
Многих лоснящихся щек неосознанный стыд.
Знаешь – вернусь, как в удава влюбившийся кролик,
Мне ли слабо босиком – по росистой стерне,
Если безумной, напрасно не пролитой крови
Литра четыре пока еще бродит во мне.
Снами обмануто, сможет ли сердце забиться,
Если в забвенье нарушу негласный запрет.
К матери... К матери – бросить, уехать, забыться...
Вот я качу по хайвею, а exit-а нет.
6.30.2000
* * *
Мы пили мерзкое вино
В подъезде из горла.
Она спокойною давно
И пьяною была...
Мы пили, недругов браня,
За лучшее житье.
Она смотрела на меня,
А я смотрел – в нее.
Потом куда-то нас несло
Через осенний двор.
И про мужское ремесло
Я нес какой-то вздор.
Потом в себя ее вбирал,
Как рыба, жадным ртом.
И с каждым вздохом умирал,
И не жалел о том.
Кропило влагою с небес,
Дымил червонный прах...
А нас держал нескучный бес
На всех семи ветрах.
Под небом пасмурной среды,
Что цвета наших душ,
Слезами вымерзли следы
На бледных лицах луж,
Где мы, продрогшие всерьез,
Сомкнули рук кольцо.
...и целовал ее от слез
Холодное лицо.
И Бог швырял червонцы в грязь,
И, слыша этот звон,
Какой-то дворник, матерясь,
Нас гнал из парка вон...
8.10.00
* * *
Если вечность не светит
Ни тебе и не мне,
И в прозекторском свете
Мы простые вполне,
И костлявая роет –
Таковою "ля ви" –
Кто нам очи закроет,
Убоявшись любви...
Кто, пилою вгрызаясь
В мой растерянный труп,
Убедится, что зависть
Здесь не рыла нору.
Что, забыв о расплате,
Лишь свободу любя,
Чтоб себя не растратить,
Я растратил себя.
Вот, не чувствуя боли,
Не страдая, во мгле,
Как разбившийся Боинг,
Я лежу на столе.
Ищет запись полета
Медицинский народ,
В "черный ящик" поэта
Запустив электрод.
Вот настырные вилки
Копошатся в мозгу...
Рефлекторной ухмылки
Удержать не смогу.
Ведь профессор-светило
Никогда не поймет –
Что поэту светило,
Призывая в полет.
Что за тайное нечто
Он скрывает в глазах,
Рефлекторно конечность
Докторам показав.
На холодной лежанке
Непреклонен Адам –
Вот вам ребра, не жалко,
Но любви не отдам.
Не разложишь по полкам
Что доселе и впредь
Даже мертвому толком
Не дает умереть,
Оставаясь навеки
В той – земной неземной,
Что тяжелые веки
Затворила за мной.
8.2.00
* * *
В стране, где слагаются песни про деньги...
в стране, где про деньги – слагаются песни,
ныряя в подземку, взлетая на лифте,
терзая страницы лощеных блокнотов,
браня сумасбродную ртуть Фаренгейта,
я болен тобой.
Созвездием родинок, архипелагом
лопатки, всплывающей Южной Америкой,
в том океане, что мой подбородок,
тебя покорив, покорял...
Я болен тобой.
Твоею по-детски надутой губой,
когда закипает – моргнешь, и – закапает
жгучий сургуч...
Горючее горе притушит,
худое запястье прожжет.
Как больно и сладко в сезон слезопада
качать на колене, к плечу прижимая,
в горячие веки, в холодные губы
тебя целовать...
Мне доктор надменный года посчитает,
нащупает пульс,
в разряд шизофреников или маньяков
зачислит в уме
и выдаст рецепт на какую-то гадость.
И радость запляшет, как солнечный зайчик
на гладких щеках.
Я съем все пилюли, я выпью покорно
его порошки,
чтоб стало не страшно, чтоб стало не больно
тобою болеть.
В стране, где за деньги слагаются песни,
начну, осмысляя отсутствие боли,
себя вопрошать...
За эти ли руки я бился, как варвар,
отбившись от рук...
не эти ли груди дрожащие клювы
тянули ко мне,
и с губ моих пили, и пели, как птицы,
голубки мои...
Какой сумасшедшей росою вскормил я
трепещущих птах...
А ныне... Зеваки, спешите увидеть,
прийти, победить!
В стране, где из песен слагаются деньги,
не можется петь.
В стране, где из денег слагаются мысли,
звенят в головах –
я болен, циничен, как камень былинный...
Тяжел на подъем.
Кого поджидая, стою на распутье,
поросший быльем...
Какую дорогу ни выберет встречный –
все мимо меня.
В стране, где...
я мог бы редчайшие рифмы
в строфу зарядить,
в бумаге промысленной пряча от мира
признанье свое –
восторги, овации, аплодисменты
сорвать у зевак.
И ты бы отметила стиль и метафоры,
слог и язык.
Чего же я силюсь, как в школе учили
в нелепом стишке –
"от чистого сердца, простыми словами"
с тобой говорить...
В стране, где из нас вычитаются песни,
скажу тебе –
слышишь, мне так одиноко...
Скажу тебе – слышишь...
и уши подушкой
зажму.
8.29.00
© Валерий Дашкевич
| 
