Пещеры |
Константин ДМИТРИЕНКО
* * *
Он от пасхи до пасхи как на зоне ЗеКа
Те же самые вышки и охранник. В глазах
По тоске, ожидая письма
От крещенья к крещенью –
Как на зоне ЗеКа
От свободы к свободе как Улисс от богов
Это кто там на родине лук сгибает? Готов
То ли плащ, то ли саван, с Медеей простись
Он от воли до воли, как на море Улисс
От любви до любви, он как волк на цепи.
На восток от луны и от солнца на юг:
Время – нитка в руках.
От любви до любви,
Между скромниц и шлюх,
Он и стражник, и пленник – Кербер, Гарм и Сиррух
От забвенья к забвенью, как вечный еврей
Где-то здесь его путь. Жизнь цепочкой на грудь.
Между этой и той. Кто он, Мистер Никто?
Но хоронят себя в его мутных глазах
Свет любви, Тьма надежды и памяти Мгла
От себя до себя, Он – Никто, Он – Никак.
* * *
В этом городе холодно
От Зари и до Тихой
От Горностая до Маяка –
Холод волчий. Водка не согревает
Меня, а тебе и подавно – нельзя
Нет тепла в батареях, электричества нет
Даже если мы с тобой вместе
Не спасает, город мерзнет. Вот так и приходит «The
End»
Город топчется на остановках
От Вокзала до Луговой
От Седанки до Фокина
Даже если мы вместе
Что делать, если холод такой
Между встречами – две недели.
Материнство все ближе. К весне
От Семеновской до Березовой
От Змеинки до БАМа – вполне
Может быть, что никто не выживет.
Птиц летящих сбивает мороз
Город, даже если мы будем вместе
Все равно обречен. На «The End»
Город зверем таежным свернулся
Между Речками Первой, Второй
Лето может быть будет но кто его встретит
Даже если мы вместе
Спасения нет от холодов
Все так коротко. Что я делаю в твоих снах?
Если город замерзнет
От центра к окраинам.
Вряд ли кого успокоит, что это
Не наша с тобою вина.
На звонок отвечает твоя
Свекровь или муж и когда в Рождество я отдаю долги,
Что ты делаешь с моих снах?
«Я?»
Ты.
«Я стараюсь быть вместе, чтобы спастись,
чтобы согреть тебя...»
* * *
Спаси нас, господь, от ножа в переулке
От ментов и чеченов
От стужи, от вьюги
От стерв и от смерти, насколько возможно
Хотя бы на время, спаси нас, боже!
Понятное дело, что недосужно,
Уж слишком нас много
И всех не упомнишь,
А все же, спаси нас хотя бы на время
От пуль в перестрелке, от камешка в темя.
От связи случайной и закономерной,
От рака, от спида, от боли. На время
От страсти и жара в районе причинном
От поцелуев иуд и, возможно,
От отречений петра, от мороза по коже
Убереги нас, если ты можешь.
Спаси от любовниц и жен и от власти
От денег и дома и прочих напастей
От совести, слухов, от правды и веры
От гопников злобных и милиционеров.
Убереги от тоннеля Диану
God save the Queen от «Мерседеса»
От Чарли Мэнсона благословенные Штаты
Спаси. От евреев арабов, Израиль,
Храни от Ислама и так же
Камбоджу спаси от Пол Пота и кхмеров
От саранчи – Сомали, ниспошли
Островам у Зеленого Мыса дожди.
Храни тебя, господи, бог, от просящих,
От ждущих твоей благодати, от спящих,
От трезвых, от пьяных, от бдящих.
От нас.
От меня, тебя Бог сохрани
Но больше всего храни тебя, господи, бог от любви.
БЕЛОЕ, АЛОЕ, ГРЯЗНОЕ, СИНЕЕ...
Падал снег
От самого дня чекиста и до Пасхи -
Все снег и все падал
Грязи не было – не успевала
Грязь пробиться на белое
Что же касается алого
Красного было совсем немного
Но, тем не менее – было
В темноте удлиненной за счет короткого времени суток
Судьба слишком похожа на смятые перед стиркой простыни
В пятнах использованных возможностей
С чистыми площадями отказов
Снег же все падал и падал
Не срастутся на сердце моем переломы
Потому что на сердце не может быть переломов
Но откуда тогда эти шрамы?
Отморозок до самой весны от осени -
Потому как
Отмороженный и обоженный
На снегу от Чекиста до Пасхи жил, живу может статься, что выживу
Зная малое:
Это то, что касается алого.
Впрочем, было еще и синее:
* * *
От среды, после понедельника, от весны не уйти
И не спрятаться. Не варяг на дороге в греки,
Не еврей в бесконечном скитании,
В дни, когда солнце – блинчиком масляным,
Все – по максимуму -
В воскресенье.
Нужно как-то разметить границы,
Распрямить текущие реки.
Анимирую (step by step) пошагово
Подворотнями, сквозь проходные.
Проходя подворотнями скользкими,
В узаконенном подтоплении,
Я расстанусь с тобой
Не надолго, до субботы,
Максимум
До воскресенья.
В тесном городе хватит воздуха,
Сыну, мне, жене, многим прочим
Всем обещано будет
Максимум
В воскресенье, в воскресенье.
Пусть все будет легко. Вот весеннее солнышко
Обозначило потепление. Расставаясь с женой, надолго ли?
После выпивки и дня рождения,
В проходных дворах, под сосульками
Вертикальная встреча назначена,
После склоки и тайны предательства,
Обещаю весь максимум
До воскресенья.
Возрождаться без боли можно ли?
Проходя по дворам стареющим,
Мы должны с тобой вновь расстаться,
Чтобы встретиться.
И я чувствую – время приблизилось
Обещаю с другого берега,
Не тянись ко мне, мы расстанемся,
До субботы,
Максимум.
– До воскрешения!
* * *
Он слепил из бумаги птицу
Он старался стать вровень с богом
Но подобное лечат подобным
И узнав, что такое гвозди.
Он построил огонь. И воздух
Поднимался, кружа обрывки
Пестрых тканей и однотонной бумаги -
То, как раз, что осталось от змея
А точней, от его постройки.
Жизнь казалась подобием смерти,
Чем-то вроде жалкой пародии
Впрочем, все, что он знал о различиях -
Факт полнейшего их отсутствия.
Что? Не боги горшки обжигают?
И детей строгают не боги.
Он скрутил из жил своих тросик,
Постройнее выбрал осинку.
Поцелуй с поцелуем рознятся,
Трижды крик петушиный свершился
Он хотел быть творцу не братом,
Не апостолом хотел быть – ровней.
На столе остывал кофейник
Жизнь такая кому не "до фени"?
Он и жил-то, как умер без цели
Жизнь и смерть не имели значения -
Между ними не было разницы,
Но не все ж останавливать миги:
Рядом с пепельницей полной окурков
Он слепил журавля из бумаги.
* * *
«...и отделил свет от тьмы...»
Дожидаясь тепла в новолуние,
Спотыкаясь о камни
И корни,
Поднимаясь все выше, чтобы,
До того как в одну секунду кончить,
Под ногами, во тьме увидеть
Отраженные в бухте звезды,
Отраженные в небе окна:
И, когда уже выше – некуда,
Когда плавно с небес к воде,
Догадаться, что все начинается с разделения этой тьмы.
«Господи, господи, господи! Где мы
были и что мы делали?»
И могли бы ответить деревья,
Но молчали
По-своему каждое:
Дети станут когда-нибудь взрослыми
Мы когда-нибудь им расскажем,
Как дождавшись тепла в новолуние
Спотыкаясь о камни и корни
Выше, выше
От звезд – к окнам,
И к секунде общего выдоха.
* * *
Что еще рассказать о совместной
жизни, если она превратилась в тесную
камеру, где два зека постоянно решают, кому
у параши сидеть, а кому
достанутся нары возле
решетки на волю?
Что еще рассказать о совместной
жизни, если она – ожиданье прихода
тюремщика, обещавшего принести
распоряжение о переводе в
одиночку или другую тюрьму,
где такие же окна с решетками и параша в углу?
Почему-то не кажется странным, что
уйти можно только
на примерку костюма из дерева, что
за эти не многие метры площади идет
с переменным успехом, не на жизнь – на смерть
совместное существование, о котором
по крупному счету
рассказать уже нечего, кроме
того, что оно стало слишком
душным и тесным
между окном с решеткой и
парашей:
* * *
Грета и Гендель
Гендель
Трам тара рам!
Та-да-да ТАМММ!
Звуки идут на слом, слон танцует на шаре земном
Раньше плоском теперь вот – таком
Было дело свод небес держал
Калякал от нечего делать с китом,
Появился Колумб, а за ним Магеланн:
Та-да-да-ТАМММ!
Трам тара рам!
Боб обедает под вечер
Говорите, сам с собой?
Это кто сидит напротив, это кто молчит? Такой
КАМ ТУГЕЗА получился,
Кончим разом, говоришь?
Звуки знают свое дело
На десерт ползут сюда
Неприкаянные танки
Трам тарА РАМ
ДА-ДА-ДА ДАААА!
Грета
по улицам серым бродят неприкаянные БТРы
в доме напротив играют на пианино
между извилин качает свой ритм Джерри (Убийца)
Ли Льюис – в душе Петр Ильич и Вивальди не в смысле, что
голубые игры, а в смысле – сезоны по Брейгелю Адскому
бедная Грета, куда занесло тебя, разве не чувствуешь,
плесенью тянет, в голове шипят тараканы
мамаша Кураж потерявшая совесть и честь распевает о том как
истерла колени и как оно было лежать на спине
дети где они дети теперь не найти
и новых уже не родить – возраст
а родишь так приидет отец небесный
ладно если в кустах найдется какая овца заблудшая
у залива два берега оба покрыты туманом
я совсем не такая чтобы сразу бросаться в объятья
поверь не такая но что-то меня заставляет
в кинотеатре крутят очередной блокбастер
постаревший Арнольд то ли за то ли против клонирования
Лиза скончалась вскрытие показало губчатую энцефалопатию
безумная Грета эк тебя развернуло-то в красно-
сером пространстве особая жизнь – недостаток кобальта
но переизбыток охры и это не снег это пепел мой друг
коркой ложится на волосы
knock- to heaven gate -knock это еще кто дома нет никого
позвоните позднее
пересиливая болезнь Альцгеймера папа римский
становится похожим на Брежнева перед собором Петра и Павла
по бумажке распевая осанну и воскрешая всемогущего сына
на разных языках разочаровывает паству
www. Islam. ru обещает не спам а конкретное
доказательство существования бога
веры нет ни тому ни этому бедная сумасшедшая Грета
может стоит выстирать сердце не дожидаясь лета
пока еще по ночам холодно придать душе запах мороза
черт с ним с Генделем пусть остается в пряничном домике
ты была если вспомнишь Алисой и Гердой и Дороти
сразу двумя Изольдами
они прыгнут в подъезд от дождя убегая заберутся на пятый этаж
и займутся любовью внимания не обращая
на глазочки в дверях на глазочки в дверях
говорю тебе это что-то меня заставляет а я не такая
мальчик спрашивает Тетя вы любите яйца она отвечает
не так чтобы часто но иногда не хватает
в ожидании переворота очередного
бродят неприкаянные БМП и БТРы
Гензель
Бродят танки по улицам серым – век закончился
Был пионером когда-то, встречаясь со сфинксами гладкими
"Был готов" отвечать на загадки
Делал ставку не на жизнь – на смерть,
Приключалось еще не такое – убегал от судьбы и
Столкнулся с тобою,
Век закончился, новый начался и в воздухе сером
То ли пеплом несет, то ли чем-то горелым, то ли это с похмелья
Приблазился грохот танков прущих через эпоху:
От Афгана к Чечне, между Венгрией и Югославией, так случилось,
Что ни в одной из кампаний не смог прославиться – стал известен
В тесном пространстве – прослыл неудачником и принял участие
Не в блокбастере с миллионным бюджетом, а в какой-то дешевой
Второго разряда, но мелодраме:
А по серым улицам между вчерашних газет и окурков
Танки серые бродят подобно щенкам бездомным –
Одиночество гонит их: А меня что гонит?
Как-то раз, говорит мне подруга: "Ты все испортил,
Все сломал, а в конце что получишь? Горстку белых таблеток
И койку в санатории для престарелых? Ни семьи, ни государевой пенсии:"
Ничего не ответил – уткнулся в рюмку – обнаружил в ее глубине
Самый короткий путь к самому себе,
К тому самому по улицам серым которого
Бродят танки, щенками скулят и царит одиночество.
Впрочем, в каждом хозяйстве найдется мыло с веревкой
Не проблема остаться красивым, а если захочется,
Можно вспомнить чем кончил бродяга Эдип:
Влип ты парень, ослепнешь, а толку-то!?
Век закончился, новый начнется в субботу:
Танки бродят по улицам серым, в окопах
Продолжает сидеть пехота
Ты один из них.
* * *
За шесть пригоршней сна гадюк
Я стал тем, кем и был, то есть, остался собой
Пью, потерянную, отцом всех битв
Квасира смерти росу
Режу мудрости знаки и не в одной
Из обеден ласточек Груза Иггдрасиля,
Предвещающих разлив рек вен и
Ланит дожди, не отличился, а все потому
Что не подвернулось пиршества ведьм щитов,
Зато из цвета дыма погребальных костров
Стал цветом в соль
Шести пригоршней сновидений змей. –
Ясени лежбища змея
Ивы колец запястий
Ярлы дорожных монстров
Ткачихи утка жизни
После янтарных полетов над краем основы мира
Я стал тем, кем был раньше – кровью пою знаки
Пойло пещерной твари через полет орлиный
Прошедшее, собираю. Дурным называют люди
Меч языка – не страшно.
Видур меня услышит, скальду лететь в Валгаллу
Не расстаюсь с железом
Крушащим основы шлемов.
Крылья драконов бега оленя морского
Накроют скамью, на которой каждую ночь умираем.
Слеп был метатель омелы, Бальдура смерть исполнивший
Доля дурных поэтов, все ж из котла Одрёрир.
Песню наездниц волчьих
Не передать словами
Скован раб речи, так же
Как руки Тюра глотатель
:
Пройти сквозь ветер, выйти на перрон
И в легкие набрав побольше
Тумана с пылью, загадать какой
Из этих поездов с тобой-другим вернется.
Подумать где ты будешь в эту ночь
И с кем ее разделит эта дама,
Что смотрит с пристани на тусклые огни
И льдину с чайкой на воде.
Так где?
Откашляться, как будто бы готов
Сказать ей что-то, а на самом деле
Сырую сигарету раскурить и думать,
О лингвистике, к примеру.
Шататься от дверей к дверям
И где-то между ними вспомнить, что, на самом деле
Хотел сказать и поспешить на пристань.
Да опоздать, а после – слушать
Как затухает объявление о том,
Что поезд отбывает, что перрон
Опасен, что осталось всего минут
Не более пяти:
Опять курить сырые сигареты
Потом ловить берет между машин и знать,
Слова водителей об этом идиоте:
Какого черта!
К черту!
Уезжай. Лишь только проходя сквозь ветер
Запомни номер поезда.
Затем
Чтобы вернуться через пару дней
Как после вечности.
Затем, чтобы прийти на пристань
И не курить, не кашлять, а сказать:
"Привет,
Похоже,
что я здесь".
В ответ услышать:
"Да?
Я тоже". "А зачем?" (?)
Ей восемнадцать.
Мне тридцать шесть.
Она лопочет что-то по-китайски,
Я же, если и знаю что-то кроме "Huh! Fuck me!"
Стараюсь хранить это в тайне.
Мне – тридцать шесть, а ей – восемнадцать.
Печальная штука стареть под надзором
То зеркала, то отражений в глазах.
Она меня спросит "Ты красишься или?.."
А я, пожимая плечами ей: "Fuck me! Huh, huh!"
Меж нами отличий больше чем возраста,
А ей – восемнадцать, а мне – тридцать шесть:
Расстанемся? Точно. Однажды расстанемся.
Затем чтобы встретиться? Скорей всего – нет.
Но ей восемнадцать, а мне тридцать шесть,
Какие мы разные, до непристойности. Но
Что-то нас держит. "Huh! Fuck me!"
"Huh! Fuck me!", "Huh! Fuck me!"
Я забываю, что мне тридцать шесть,
Мне кажется, в ней, мне опять восемнадцать.
Касательная (геометрия)
Это было слишком быстро, слишком скоро
Было? Слишком.
Мы как линии похожи и как линии различны.
Плавное твое движенье
Мой прямолинейный натиск
По касательной – похоже на случайный взгляд прохожих
Слишком было или быстро
Точка соприкосновенья
Твое плавное движенье
Мой прямой полет. А кожа
Помнит, как ожог, как выстрел, помнит встречу.
"Осторожно,
Дальше – больше, не толпитесь на перроне
И не прыгайте под поезд".
Дверь закрылась. Ты скользнула
По дуге, я – дернул прямо.
Траектории различны, но, как линии похожи!
Узел на душе завязан.
Дальше что? Инь/Ян – две рыбы.
Это было слишком быстро, слишком скоро
Было – чтобы.
Искушения
Первое (подавать горячим)
Выйдя в пустыню он был готов беседы вести со змеями
Есть из одной чашки со львами, лисами и гиенами
Он был Антонием, впрочем, время читая по птицам
Летящим то с юга на север, то через полгода в обратный,
Он не был уверен в собственном имени
Веруя только в прозвище, данное иудею
Греческими учеными.
Слово, то, что в начале, Сила, та, что всегда и всюду, Слава, та, что дорога
в бессмертие
На них, как на трех поленьях горела в нем его вера.
Все, что он делал в пустыне – себя иссушал, постился
Акрид собирал, бывало, встретив в пустыне паломника
Прятался.
Но от такого не спрячешься.
Кровь закипала в сердце, словно оно – лишь чаша
Поставленная на печку, а в чаше – дикое варево.
Кровь закипала, летела ошметьями рваного пламени
В ноги и в голову метя. Живот был подобен адскому
Огню, на котором мученик чище становится. Что же
Ты сделал с ним, символ, слово и слава и сила
Был он подобен закату над иссушенной пустыней.
То ли мгновение – вечность, то ли огонь – вечный
В этом краю безлюдном, Лилит, наважденье, под вечер
Влажная, наглая. Сучка, что же ты делаешь блудня?
Она не смеялась над верой
Не соблазняла Антония
Слово и Сила и Слава
Что они значат если
В руках ее чаша и влага
Искушение первое
Второе (ложка справа)
В одном из портов Голландских, а может быть в Дании где
Все гнило, а к Эльсинору приходят странные тени
Все ищут кого-то, все ищут, но, впрочем, я не об этом,
О чем я? О том, что где-то на Балтике
В одном из портов на пристани лежит деревянная плаха.
И каждый моряк уходящий в свое первое плавание
Вбивает по самую шляпку уже триста лет, коль не больше
Медный гвоздь точно так же как римские легионеры
Вбивали железные гвозди и поднимали
Крест с видом на Средиземье.
Похожее встретишь у Юккера, да ладно, я не об этом,
Когда нанимался в первый, старпом подводил меня к борту
И спрашивал, как в "Моби Дике"
"Ну, парень, что же ты видишь, ты, пожелавший увидеть три четверти мира?"
Воду.
"Вот это и есть – ? и каждый день, даже ночью
Что небо, что волны
Что солнце, что звезды
Мир моря –
В когтях горизонта – вода. Вновь вода. И снова".
О чем это я? После водки – мысли, как крысы с "Титаника"
Плывут по волнам холодным:
Ну да, мы приходим в Гамбург.
Реепербан – что еще нужно? Все в красном цвете
На ощупь же цвет холодный – синий как волны под небом.
Эти тела проституток – три четверти в них мира моря.
Холод собачий, холод, но хочется, хочется верить,
Что в венах еще есть что-то горячее, вроде рома.
Ножи в ход пойдут и свайки, горло бутылки и просто
Кулак. Что делили? спросят нас в полицейском участке.
Три четверти мира, – ответим.
И никому не скажем, что кровь наша – странного цвета,
Что в венах у нас на самом-то деле
Все те же ?.
О господи, господи, боже мой.
Меа грандиссима кульпа!
Нет в нас огня – в нас три четверти!
Холод собачий!
© Константин Дмитриенко
|
|
