Тропы |
Елена ЛИТВИНОВА
Эскиз рассказа
1
Начну, как придется: с разбега, с мороза, с порога.
Потом переделаю. Временно вместо пролога –
случайный пассаж, подходящий в моем разуменьи
по смыслу, допустим: красавица склонна к измене...
(кто не испытал, многократно об этом читали).
Под солнцем Италии, лучшей из прочих италий
пускай происходит история, краем касаясь
всех тех, кто пришел наблюдать состязанье красавиц.
Они, ослепительно свежи, милы, разноцветны,
пленяя сеньоров не то темпераментом Этны,
не то мотыльковой пугливостью, в греческом зале
толпятся, на звание первой красы притязая.
Вращается мощно в нарядном людовищном мясе
языческий праздник, сумбурной волною катяся.
На гребне волны чемпионка, зовется Мальвина –
красотка, актерка и местная топ-балерина,
прямая виновница этой вакхической свалки:
жених, чемпион в греко-римской классической схватке,
с свирепым лицом под обстрелом петард самопальных
проносит ее, облаченную в алый купальник.
Двенадцатый вал карнавала, повальное буффо
ее отторгает, пресытив отравой триумфа.
Мальвина несется, стопы рассекая о камень,
и с ней гладиатор, жених, в будуар увлекаем.
Но той же порой, проводив жениха, кроме шуток,
она, отступив небольшой временной промежуток,
прохладною ночью в извилистом мареве мглистом
сбежала с неистовым русским, лихим футболистом.
Под яростным натиском оного, в силу нажима,
она подалась, как пружина, всерьез одержима
ответным либидо, слегка обдавая обидой.
Теперь, если можешь - умри, если хочешь - завидуй.
Наутро тревога, ее до сих пор не забыли:
сбежала Мальвина, пропав в направленьи Сибири.
Кинжалом бряцает жених, обратившись к востоку,
кидается вслед, самолет предпочтя автостопу.
(Здесь будет написан, явясь результатом метаний
меж действием и амфибрахием, мой комментарий
причин и последствий, которых Мальвина бежала,
и как, почему и зачем эти взмахи кинжала.)
Вращая зеницею страшно, взбешенный ревнивец
грозится убить за один за ее за мизинец,
что значит, как минимум: пытка, чулан, паутина –
теперь, если, можешь, завидуй тому буратино.
Последуй, читатель, и ты за скандальной четою,
которая вмиг растворилась за тою чертою,
где все траектории будто теряются в звездах,
и лгут, беглецов покрывая, и почва, и воздух.
2
Вольно им на диких ухабистых пляжах валяться,
сугубо вдвоем наслаждаясь блаженством альянса,
одни лишь нетрезвые звезды враждебно повисли
окрест – таковы обстоятельства образа мысли.
Вдали от столиц занимая пленительный домик...
но этот союз столь же сладостен, сколь и недолог:
ей скушны его разговоры, ужимка, гримаса,
а смертная скука страшней, чем оскал карабаса.
Бедняжка Мальвина, остыв от альковных баталий,
скрывается, сделав свое обаянье банальней:
обрезала локоны, губки сложив лепестками,
и выглядит именно так, чтоб ее не искали.
Засим, пребывая в прострации, длительной крайне,
она одиноко снует по Европе, пока не,
однажды явясь ниоткуда, прибитый норд-вестом,
встречается ей пожилой хладнокровный инвестор.
Любовь, перестав упоительной быть и напевной,
в сосудах его закипает кровавою пеной,
инвестор собой не владеет, балдеет и даже,
порой не всегда понимает, что дальше - а дальше
случается то, чего прежним мужчинам не знать бы:
сверкая точь-в-точь посреди утомительной свадьбы
из дивной цветной иллюстрации выпавшим паззлом,
Мальвина чуть движется в чем-то испанском, опасном.
Невеста, под жадными всплесками кодака сникнув,
чтоб позже возникнуть на диком количестве снимков,
почти безучастна, одна лишь упрямая жилка
дрожит на виске, как (увы, повторяюсь) пружинка.
А впрочем, она, как русалка среди осьминогов,
себя ощущает одной из счастливиц немногих,
с супругом немедля вселясь в меблированный терем,
который на тихом морском побережье потерян –
такая мечта в стиле кантри – с разбега, с разгона.
В траве доходящего до горизонта газона
с утра дотемна колобродят веселые телки,
но что происходит в семействе - конечно, потемки.
Реальность пристойна: качая дитя в колыбельке,
гуляя и нежно снимая молочные пенки,
супруга практически счастлива, если к тому же
ей вдруг удается рассеять задумчивость мужа,
что день ото дня ощущается более внятно:
несчастный супруг, сопоставив родимые пятна
и прочие факты, узнал, что приходится нашей
прелестной Мальвине, ни много ни мало, папашей.
(Читатель, молю, не впадай преждевременно в ярость,
значительно преувеличивая вероятность
того, что у автора текста поехала крыша –
подобное было у Макса, по-моему, Фриша –
не с крышей, пардон, а с папашей, чуть более тонко,
и дело у них далеко не дошло до ребенка.
Пока прецедент исчерпаем, воспользуюсь - словом,
покорный слуга ваш не болен, но крайне взволнован.
Взволнован и тем, каким образом наша принцесса
невольно участвует лично в процессе инцеста,
и тем ощущеньем, что к ней позволяет ворваться
несчастью владеть наихудшей из всех информаций.
Как только достигнут предельно завышенный тонус,
внутри композиции снова включается тормоз,
и автора образ бежит рассуждать об инцесте,
используя эту возможность присутствовать в тексте.)
3
Однажды на фоне обрызганных кровью обоев
находит полиция в комнате трупы обоих:
в мужском достоверно инвестор опознан, а в женском –
Мальвина закрывши лицо протестующим жестом.
Смурной полицейский инспектор, от скуки синея
и кашляя, начал допрос населенья селенья,
которое будто еще накануне сковало
какое-то смутное предощущенье скандала,
и кто-то как будто бы слышал как будто бы визги.
Циничный эксперт отплеснул недопитое виски
перчаткой в стерильную колбу, без лишней опаски
примерно туда же отправил кружочек колбаски,
конфету, оливку, в двойной герметический панцирь –
разбитый стеклянный предмет с отпечатками пальцев
и фото, в котором смеется хорошенький отпрыск
(он где-то у нянек). На этом закончился обыск.
(Здесь будет подробнее, хоть половина абзаца
о логике следствия, чтобы слегка разобраться,
а также отвлечься от трупов холодных, забыться
и как-то почувствовать, кто вероятный убийца.)
4
Минувшее оборвалось, началась перспектива,
обретшая столь вероломно черты детектива,
боец-гладиатор стоит у последнего края,
нашедши блаженство абсурда и снова теряя.
Теперь он, безумный, бесшумный, почти невесомый,
себя ощущает размытым над некою зоной,
где север очерчен лояльной страною тюльпанов,
а юг не вполне предсказуемым царством тюрбанов.
Судья не оставил ему ни малейшего шанса,
однако (такое бывало) могла бы вмешаться,
ему предоставив защиту, богиня Геката,
(которую он бы имел бы взамен адвоката –
защиту, понятно, никак не богиню, простите),
причислив его ко своей полупризрачной свите,
на шею повесить змею, на плечо - обезьяну,
на повод - собаку не без рокового изъяну,
но этого не происходит с богиней, ей богу.
События части четвертой, ведя к эпилогу,
вполне обоснованно мы переносим в психушку,
на пятый этаж, то есть самую, значит, верхушку.
Опознан едва в скособоченном узнике сиром
жених героини, себя сознающий Шекспиром
(Софоклом), когда на него помутненье находит...
А где-то в России подсел футболист на наркотик
и колет за дозою дозу, взболтав хорошенько,
и с пеной у рта упадает ничком на кушетку...
Пришли толерантные тени, бросая оттенки
в излом фиолетовых рук на эмалевой стенке.
Короче, все умерли замертво или почти что.
Мальвинины вещи: сережки, манишки, пальтишки –
благоразумно распроданы с аукциона
и куплены дьявольски дорого, сенсационно.
Ну все, перечесть страшновато, гудят перепонки,
и взоры блуждают поверх перегруженной полки:
фрагменты эскиза свисают повсюду и сбоку
с нахальством модели для сборки, почуявшей сборку.
Итак, остановимся без церемоний громоздких,
упрятав Мальвину в надгробие в форме подмостков,
ведущее призраков, как бы изрек комментатор,
сперва в небеса, и с небес - в закипающий тартар.
Гирлянды давно отцвели, отзвенели тимпаны,
и выросли, скажем, цветы – назовем их тюльпаны,
и призрак Мальвины по темной алее покатой
воинственно носится в паре с богиней Гекатой,
вполне сознавая, что в мире вещей многогранном
любая судьба учтена временным ураганом,
лишь только легчайшая скрипка ее отыграла
в пучине событий, вносимых под знак интеграла.
© Елена Литвинова
|
|
