* * *
Тихонько провожали – чуть дыша.
Пускай уходит – бог ему награда –
в мишень перечертивший круги ада
век-гений, век-умелец, век-левша.
Какая пустота! – Как после сна,
когда шумы в примятости постели
утеряны, и ноет еле-еле
слегка кровоточащая десна.
Бесцветными словами, невзначай,
напутствие – не то чтобы и злое.
Колючий век – иди же! – век-алоэ –
Прогоркший век, перестоялый чай.
Не видно ни знамен кровавых, ни
оптических прицелов в черных окнах,
ни строем завывающей родни,
ни сгорбленных бабусь в платочках блеклых –
Ушел убийца, снег укрыл следы,
железо не заходится на крышах,
промерзлый шепот третий день не слышен –
мы выжили, дожив до Коляды.
1 10 1
* * *
Открываю глаза незадолго до сна – замечаю
дикарей, числом тридцать три, пляшущих боязно-праздно –
разодетых в изгибы, скупые сплетения сажи мерцающей –
пляшущих возле огня, трепещущего безропотно,
будто конец отсеченного щупальца
осьминога,
чернилами брызжущего беспорядочно –
чем планета собственно и является –
это не новость – тридцать три потомка глагололицых
минус первого слова, усердствуя в резонансе
общей бесцельности, хором ее выкрикивая,
сбиваются в группы, следуя слепо принципу
аннигиляции местных рельефных особенностей;
доля секунды проходит без приключений,
калейдоскоп отсекает ее –
опять проворачивается...
Сколько же лет назад мы не выжили?.. Как посчитать?
Из постоянной динамики – что бы там акт творения
ни вытворял – не ухватишь... Поэтому, как змея –
собственный хвост, или – в узел спираль развития...
Чем бы ни тешилось – лишь бы не видеть лежалый хворост...
Трение Прометея о скалы приводит к изнашиванию деталей...
Закрываю глаза – наступает нелепая жизнь всеядная.
Хворост истлел
миллионы возможных веков назад...
1 22 1
* * *
Когда-нибудь непременно создашь что-нибудь и стоящее –
Месяц назад, или год, если хватит руки берущего.
Убьешь свою душу, сожжешь второй ее том, успокоишься.
Выдавишь из себя раба на зубную щетку.
Перестанешь слышать слова в шелесте ветра, в шелесте ветра.
Тени предков в сумраке предрассветном откажешься различать.
Отрастив последние, дембельские полметра стихов о любви,
Завяжешь с охотой на кайф в государственном заповеднике.
Когда-нибудь песня откроется истинной стороной,
Но – не поверишь увиденному. Все зазвучит как раньше.
Проснешься полный того, что другие зовут гармонией.
В ответ на "доброе утро" брезгливо проткнешь глаза.
Тогда-то как черви тебя облепят чужие метафоры.
До небес взращенный бамбук сравнений уши заполонит.
А звуки твои устанут, умрут, потеряют силу,
И будет земля тебе пухом, сорванным с липовой ветки.
Станешь гасить свечи в спальнях, в спальнях, в спальнях.
Станешь стелить постели духам ушедших предков.
Чтобы, когда они доживут до тебя, услышать
Преданное, и тем трижды искреннее, "спасибо".
Скажи им, что есть за что, что за них ты замолвил слово,
Которое их создало, которое их растлило.
Их жизнь – это лишь попытка понять, что такое память.
Их смерть – это блеск твоими смеющимися глазами.
4 23 1
* * *
поцелуй меня слышится вдоль острия позвоночника
далее звук разорван вкрались ручьи разрозненные
на которые он и течет как гибкая медная проволочка
еще полброска там где села пчела кукурузника
слово что убежало столь зелено небывало
утром едва мы жили моторы в сочность бросались
мимо огней пронеслись быстрое покрывало
образовали ощущение возникло осады
которое не успело пройти рукава слепились
как жернова где глубже читай же между молекул
ты говоришь ты вонзаешь прозвище арлекин
а он еще только вылупился и выстрелило оракул
5 2 1
© Виталий Павлюк
| 
