Тропы |
Леонид САКСОН
КОВЕР РАЗДУМИЙ
Вечером можно увидеть синюю дверь,
Всю в золотых гвоздях – только нет ступеней.
Может бесшумно открыться после потерь
И в промежутках любви – госпожи скрипений.
Смерть не выносит звезд. Их чертог один
Ей неподвластен. Гаснут ее глазницы,
Если по небу скачет наш господин –
Выше бесплодных нагорий, быстрее птицы.
О правоверные! Множество злых примет
Там, на восходе, бессильней земного праха,
Где на вершине лестницы Магомет
Хоть и не видел, но все же постиг Аллаха.
2.04.2000 г.
На соседней крыше сидит чудовище. Толстый хвост
Вяло свешен над городом. Вылитый павиан.
Покажись институтке, отправь ее на погост
И исчезни, как облако, в мареве дальних стран...
Нет, не хочет. Его гримасы скорбят о том,
Что никем не любимы провалы глаз и клыки.
Я беру карандаш и альбом. Неплохой притон,
Создающий рисунок косым движеньем руки,
Приводящий меня к тебе, словно принца в дверь
Неизбежного замка, где – хочешь не хочешь – спит
Заколдованной дамой подвластный науке зверь.
Только вход, как альбомный лист, навсегда забит.
10.04.2000 г.
Кто умер от любви? Не мы. Они.
Она и он. Ромео и Джульетта.
Меня как тень вечернюю поэта
Своим всегдашним утром извини.
Я не умею быть таким, как ты.
Местоименьем, протянувшим руку,
Стою и жду. Незамкнутому кругу
Подобна сердцевина пустоты.
10.04.2000 г.
Зачем так часто споришь ты со мной?
Не спорь, а верь, что все я лучше знаю,
И что твоя улыбка ледяная
Полна неразделенною виной.
Случись тебе увидеть только раз
Свет глаз твоих с улыбкой этой рядом –
Снега, растаяв, станут летним садом.
Возьми меня как зеркало для глаз!
16.04.2000 г.
Но не тем холодным сном могилы...
М.Ю.Лермонтов
Ты веришь, поглядев на стариков,
Что Смерть сильней всего, и что не надо
Ее бояться так, как пауков
Боятся птицы юга. Смерть – награда,
Которой недостоин ты один
Из всех живущих, дышащих, скорбящих.
Со счета сбился жадный Алладин,
Одна монетка укатилась в ящик.
Нет, наклонился... поднял и зажал.
И стало тихо, странно и невнятно.
Лишь обдающий холодом пожар
Во тьме рассыпал золотые пятна.
И сердце улыбается во сне,
И от улыбки этой не проснется,
Как дух весны, живущий в глубине
Никем не замутненного колодца.
18.04.2000 г.
* * *
Был праздник. Взрывов не было. А значит –
Все радуются, и никто не плачет,
Лишь террористы смуглым кулаком
Грозят в бессильной злобе, да по крышам
Чуть видный дождь крадется, еле слышен,
Чтоб воплотиться где-то целиком.
Как повседневны стали эти даты,
По-прежнему багровы и мордаты.
Их робко обступила мошкара
Из черных дат. Ну, были бы хоть серы –
И можно бы подумать: офицеры
Своим солдатам крикнули: "Ура!"
А те в ответ: "Здра-жла-вля-бля!" И трубы...
И мой малыш, облизывая губы,
Догнать спешил бы праздничный парад.
Вот он листок срывает мимоходом,
И в детских пальцах цифры – хороводом,
И ничего в ответ не говорят...
29.04.2000г.
* * *
Под потолком свернулась, как змея,
Немая жизнь – и, кажется, моя.
Так дерево листве своей дивится.
Чего она в тени печально ждет,
Что за окном предскажет наперед
Больной ручей, несбывшаяся птица?
Как струны, сновидения текли.
Не стало надоевшей им земли.
Адам и Ева лунную дорогу
Бесчисленными звездами кроят,
Чтобы войти в рассветный райский сад
Не так, как прежде. Молча. Понемногу.
26.03.2000 г.
* * *
Мой мир – как китайский дворец. Девятнадцать крыш,
Хозяин, пузатый духовно и желтый печалью.
Растет мандарин многодольчатый, сладок и рыж,
Почти ядовит – за селекцию не отвечаю.
О щель моих глаз! Кто опустит монетку в тебя?
Я сам – мандарин, но завидую рыжему сладко.
О белых и черных Вселенных усердно скорбя,
Конфуция спелого я поливаю на грядке.
И он поливает меня. И, как он, расцвету,
И буду завидовать розе у Будды в ладони,
И сделаю желтой Вселенную. Только не ту,
К которой принюхался нежно мудрец посторонний.
26.03.2000 г.
ЛЕС
...Я очутился в сумрачном лесу.
Данте
Сердце, что в детстве бьется быстрее
Взрослой души укромной,
Знает трава, но не знают деревья
Жизни густой и темной.
Трудно в ночи не заметить мира.
Вот на лесной могиле
Чуткие губы цветы-вампиры
Медленно приоткрыли.
Крикни, топчи, перемажься соком!
Надо идти, но прежде
Сколько придется в ручье глубоком
Грусть отмывать с одежды?
Филин, подай мне дупло, как чудо
Незатворенной двери...
Сон до рассвета. Мягкая груда –
Ломкие птичьи перья.
Вырастет клюв от такой постели
В ужасе пробужденья,
Чтобы, как птицы, в небо летели
Крики и тени.
Солнце взошло, разгоняя страхи.
Жажда страшнее ночи.
Все пересохло. Хоть бы рубахи
Влажный кусочек!
Кожу змеиную в ноги кинет
С тусклым зернистым блеском
Русло ручья – как залог пустыни,
Той, что молчит за лесом.
21.03.2000 г.
МОЕ ОТНОШЕНИЕ К НАЦИОНАЛЬНОМУ ВОПРОСУ
Отпущу я пейсы подлиннее,
Черную ермолку – набекрень.
Лапсердак потасканный евреи
Принесут мне во субботний день,
И пойду молиться в синагогу
(Отправляться в лавку – смысла нет)
Самому единственному богу,
Что хоть ветхий – все-таки поэт.
Буду молча слушать рог бараний,
По-бараньи выкатив глаза.
Затаятся в сердце семь желаний,
На восьмом – покатится слеза.
А под вечер, за засовом тяжким,
В домике зашторенном своем
Буду пересчитывать бумажки,
Как и я, пропахшие старьем.
И когда грядет под образами
Пьяная орава мясников,
Обольюсь последними слезами
И пальну с обреза в дураков.
Заблужусь душою в небе чистом
Не дождавшись золотого дня,
И начнут писать евангелисты
Про мои деянья и меня.
20.03.2000 г.
* * *
В принципе, я сатирик.
Спец по большим порокам, сердцам разбитым,
Лужам темных тревог, кирпичу развязок.
Сыщики знают, как это: тупорылый
Сунуть "бульдог" под мышку, – словно бы мрачный
Клют или даже Мегрэ, – нахлобучить шляпу,
Став до утра двусмысленным отраженьем
Ржавой ограды сквера, огня забытой
Лампы в нижнем окне или ртом колодца.
Вот и преступник. Кто он сегодня? Подвалоглазый
Свин-генерал? Торговец детьми? Любовью?
Он не покончит с собой и не покраснеет.
Будет жить, как и прежде. А я? Не знаю...
Что я, рептилия, что ли – ненависть нянчить?
Трудно раздуть морщинистый зоб и, выкатив угли
Адских зрачков, свистя слюдой перепонок,
Мстить колоннаде зубов, галерее носа,
Белому олову глаз, безответных свисту.
Я не сатирик. В принципе, я мечтаю,
Что не найду никого – и всегда находка
Дышит мне в ухо. Надо уйти, исчезнуть,
Став до утра двусмысленным отраженьем
Ржавой ограды сквера, огня упрямой
Лампы в нижнем окне или ртом колодца,
Где темнота всё видит, всё понимает,
Всех принимает и, может быть, всё забудет...
2.06.2000 г.
СНЫ ПО ФРЕЙДУ
Море в дорожке лунной, как шведский флаг.
Страсти медузы – без формы и без начала.
Тихо вплывает стеклистый архипелаг
В тело моё, что долго любви стучало
И достучалось... Сны моря и сны земли
Клумбой детей плывут по воде упрямо –
И распустились мокрые корабли.
Каждый похож на меня. Ни один – на маму.
7.06.2000 г.
МАКОВЫЕ ПОЛЯ
Мак не стыдится сердца своего.
Прощенье цвету красному заслужит
Такой заступник. Опиум его
Тебя, как ложь счастливая, закружит
И сну отдаст. И если обо мне
Увидишь этот сон, скажи просторам
Всё то, что знали мы наедине.
Забудем явь, как ветер над Босфором,
Как камнем отражённая волна,
Как небеса, поблёкшие от жажды.
Да испытает каждая страна
Такую грусть по солнцу хоть однажды.
11.06.2000 г.
НАРЫБНАЯ ПРОПОВЕДЬ
Сваи весны, причалы
Белого Дувра, зелёного Крыма, Севильи жёлтой,
Вы – только миг, начало
Медленной музыки, песни морского шёлка.
Вас ледяные рыбы
С детства привыкли считать окончаньем света,
И не ошиблись, ибо
Тёмен и зелен свет. Кто опровергнет это?
Правда, есть ещё небо,
Край двуногих уродов на тучах стали.
Ищут сетями, где бы
Всё исковеркать, всех поменять местами.
Что, если силы ада
Жарят нас на том свете в муке и масле?
О, ничего не надо,
Только б шепнуть икринке: "Всё это басни..."
Рыбы! Я горний демон,
Бледный урод, как и все мы, дети эфира,
Брат капитана Немо,
Слово моё, словно мир – глубоко и сыро.
Ад существует, братья!
Но и для жителей неба бывают тралы.
Всё подлежит проклятью –
Люди, олени, орлы, жемчуга, кораллы.
Я, как и вы, не знаю
Сколько Вселенных теснится над головою.
Нет ни конца, ни края
Голосу, бульканью, писку, клёкоту, вою.
Ахав, очнись, покайся!
Ты, Моби Дик, верни капитану ногу.
Как волна ни вращайся,
Всё неподвижно, если доплыть до бога.
Перевернём кастрюлю
Моря и неба с её окаянным супом!
Всех караулю
Сверху, кто хочет и дальше плавать по трупам.
Не перейду пределы
Ваших морей, земную грань воспевая,
И покажу вам белый,
Жёлтый, зелёный мир на высоких сваях.
17.06.2000 г.
ПИТЕР ПЭН И ВРЕМЯ
– "Забудь, забудь про отца и мать,
Уйди на остров, где лес высок,
Где Смерть не может тебя поймать
И Жизнь развеется, как песок.
Придумай себе друзей и врагов –
Многие станут играть в тебя.
Там вечером день – умерший щегол –
Застынет в руках, и Солнце, скорбя,
Оденет его в малиновый цвет,
А утром он запоёт с тобой.
Но помни: там, где Времени нет,
Нельзя надеяться на Любовь."
– "Согласен!" – "Постой, не спеши: в аду
Тоже согласье, тоже житьё.
Ведь я никогда уже не приду,
Чтобы разбить бессмертье твоё!
Ты с Временем вздумал шутить, малыш?
Меня боятся Бог и Поэт.
Так слушай: на месте, где ты стоишь,
Ты будешь стоять до скончанья лет,
Если хоть раз меня позовёшь.
Играя в бронзовую свирель,
Ты будешь слышать ветер и дождь,
И даже свою печальную трель.
Дети будут играть внизу,
Но ты не сможешь им сделать знак.
Не сможешь запеть. Уронить слезу.
И так навечно..." – "Да будет так!"
Парк шелохнулся. Кто-то большой
Вечер закрыл за собой, как дверь.
Мальчик подумал, затем пошёл
В воздух и город своих потерь
Сверху увидел. Увидел тьму,
И океан, и земную твердь,
Не замечая, что вслед ему
Смотрит задумчиво с башни Смерть,
Забыв часовые стрелки вертеть,
Прощаясь с одним из небесных тел...
А мальчик летел и не знал, запеть
Или заплакать. И засвистел.
25.07.2000 г.
ОДА СКРЫТНОСТИ
Асе Горской
Кого люблю – о том не напишу,
А напишу – так имя позабуду.
Как можно тайну тайн, живое чудо,
Подставить сплетне – липкому ножу?
Жизнь – это Скрытность. Заскрежещет сталь,
И дверь закрыта. Но коснусь руками,
Возьму в ладони, словно тёмный камень,
Чужой души неясную печаль,
И поверну, и вспыхнет в глубине,
Как свет внезапный из далёкой тучи,
Огонь, что предназначен был не мне
И требует молчанья! И получит...
Отдам ему, чтоб он не уходил,
Всё то, что он не ищет и не знает.
Та Скрытность говорит. Она – иная,
В углу Любви лежащая без сил.
Когда исчезнут люди, я один
Пойду бродить, как свой законный предок,
И я её увижу напоследок:
Она в траве, среди земных седин,
Всё так же ждёт...
Июль 2000 г.
СЧИТАЛОЧКА
– Гуси-гуси! – Га-га-га!
– Что хотите? – Ничего!
– Ну, летите! – А куда?
Мимо дома своего?
– Мы ощиплем вас. – Идёт!
– Мы съедим вас! – Ну и что?
– Жутковатый вы народ...
– Не скандальные зато.
27.07.2000 г.
* * *
Твои стихи ранимы и добры,
А ты глядишь так холодно и слепо.
Сентиментальный змей своей норы
Не стал бы покидать, но холод склепа
С трудом выносит женская душа –
Она, слова поспешно воздвигая,
По ним ползёт и, кольцами шурша,
Меняет кожу, хоть на час – нагая.
Неужто стану я таким, как ты?
А может, так положено поэту?
К чему просить таланта, красоты?
Проси любви – да только нет ответа...
29.05.2000 г.
* * *
Да оставь ты свои дела...
Видишь, я один у окна,
Чтоб четыре его угла
На двоих поделить сполна.
Мы поделим лиловый свет
Наплывающих облаков,
Ты и я – стеклянный портрет
В галерее гулких веков,
Где не властна древняя дверь
Над клыком задвижки своей,
Где словам никогда не верь
И молчать никогда не смей,
Где на свет полетит лицо
И костлявой, как миг, рукой
Дёрнет молния то кольцо,
За которым – ночной покой.
А когда мы с тобой уснём,
Позабыв о правде и лжи,
Дождь построит стеклянный дом,
В котором некому жить.
19.07.2000 г.
ЛЕСТНИЦА
На мой чердак прилетают ангелы. Голубям
Нет ни воды, ни зерна: всё съели до них.
Можно просить об услугах. Своим Скорбям
Я, как немилой невесте хитрый жених,
Дверь открываю в сумерках. Луч луны
Редко ложится на ряд задумчивых лиц.
Вот Одиночество – тихой моей страны
Первая, безраздельная из цариц.
С краю, на лавке – Память, её слуга,
Держит Любовь, уснувшую на плече.
Мелкие Скорби готовы уйти в бега,
Лишь бы не шаркать ногами в лунном луче.
Я благодарен колодезной синеве
В щелях под крышей и скрипу старых перил.
Ну же, наверх! Перешагивай через две,
И в темноту, туда, где ангел парил.
Я попрошу – и останусь в доме один.
Дверь отворю лишь Радости, только днем.
Но с чердака – чуть слышное: "Погоди...
Ты попроси об этом, когда уснём."
10.06.2000 г.
СОЛДАТЫ СУЛЛЫ ЛОВЯТ САТИРА
– Приск, берегись копыт! – За шею! Не так! За шею!
– Он прокусил мой палец! Дайте мне меч! – Не смею...
Всё-таки полубог... – Полукозёл! На сраме –
Видите? – муравьи. Весь кишит муравьями!
– Может, уйдём? – Уйдём? Это разведка, дурень.
Сколько их тут? Пятьсот? Тысяча? И по шкуре
Ты врага не суди. У нас проконсул лохматый.
А виноваты мы. Мы, если что. Солдаты.
– Что – "если что?" – А то. Все полубоги. Знаем!
Утром скачем козлом, вечером Рим бодаем.
– Боги, какая вонь! – Все из пещеры, живо!
Что это там ползёт? – Где? – Левей! У обрыва.
– Это детёныш. – А... Сервий его заколет.
– Пан отомстит! – За что? Трусы! Не ваша воля.
Я приказал, не вы. – Ты не боишься Пана?
– Я надавал другим столько приказов спьяна –
Будем считать, что Пан любит меня и трезвым...
Что ты там рвёшь траву? – Не обтирая лезвий,
Не сбережёшь мечей. Сделано. – Почему же
Он всё ползёт? – Ползёт? Сдохнет в кровавой луже!
– Где она, кровь? – Тебе просто не видно сверху.
Слышишь, отец шипит? Сулла умрёт со смеху.
Ну, потащили? – Да... Что-то ты стал усердный...
– Даже мне иногда стыдно. Хоть я и Сервий.
17.06.2000 г.
ОДИННАДЦАТЫЙ
Я не занят, в общем, чужим блаженством...
И. Бродский
Нужно что-то сделать, а что – не знаю.
От людей и книг не найти ответа.
Был бы я пророк – рыжий склон Синая
Мне послал бы манну в потоках ветра.
Манну – но не истину. Время истин
До рассвета проклято и забыто.
Десять негритят у Агаты Кристи –
Древний том, одиннадцатым раскрытый.
Остается "в общем" – чтоб не сводило
Холодком стыда золотые губы.
Облака проснулись, но Гавриилу
Не настал черёд запрокинуть трубы.
И стоит одиннадцатый в пустыне,
И по небу мчит полоса тумана...
Десять посвящённых за мной застыли.
Армия моя. И любовь. И манна.
19.06.2000 г.
ГЛАЗА
Посланья души зелёной и чёрной,
Серой и синей – лишь бы не тусклой, –
Живут на лице, как цветы без корня,
Текут на губы рекой без русла.
Нельзя же всё – как лесная ветка,
Что русло и корень, глаза и руки.
Бог выронил дерево. Человека
Он отдал в шаги, размышленья, звуки.
И стали мне в спину стволы и травы
Завидовать сутью своей слепою,
Не зная, что так любовь своенравна,
Хотя, как свет, хороша собою,
Что сузится скоро зрачок округлый –
И всё исчезнет, и только, теплясь,
Среди ресниц остаются угли,
Никем не раздутые в тёмном пепле.
Но это не тьма души ледяная,
Которая первой нужна могиле,
А то, что светится и не знает,
За что его бросили и любили.
23.06.2000 г.
СИРВЕНТА О ЗЕРКАЛЕ
В поэзии не скроешь ничего,
Коль острый слух у брата твоего.
Над ней привычка властвует упрямо.
Так трубадур, сирвенту написав,
Поёт войну, но куртуазный нрав
Велит закончить восхваленьем дамы.
Поверь, поверь, прекрасная! Влачи
Надежду шлейфом, будто не мечи,
А ты владеешь сердцем окрылённым!
Мелькнут года, и я мелькну в дыму,
И не поверят слову моему,
Пропетому притворой невлюблённым.
Поэтому оставлю на потом
Чечню и всё, каким-нибудь скотом
Измысленное на свою потребу.
Взывать "Не ешьте собственных детей"?
Я стал бы папы римского святей.
Еще вопрос, угодно ль это небу.
Передо мною в зеркале трувер.
Не знаю, как зовут, каких он вер,
Но всё наоборот в реальном мире:
Он правую подъемлет в небеса –
Почёсываю левой волоса.
И плечи у него гораздо шире.
Я буду петь любовь, потом дойду
До тех, кому матроны в детсаду
Гласят, что их капуста породила,
Потом – патриотический накал,
И будет соблюдён закон зеркал,
И ввысь уйдут куренья из кадила.
Но так как недовольные всегда
Испортят кровь, земная чехарда
И на мои скривится песнопенья.
Я всё-таки утрачу милость дам,
Что мог себе позволить лишь Адам,
И то – до своего грехопаденья.
И мне ли им, разгневанным, пенять,
Когда начнут малюток отгонять
От всех зеркал, услышав звуки песен,
Чтоб детям никого – ни впрямь, ни вкось –
Вовеки отразить не удалось,
Стекло, как при покойнике, завесив...
2.07.2000 г.
* * *
Я не сужу Сальери. Легко быть добрым,
Зная, что ты велик, и что если даже
Канешь во тьму не воспет, по листку не собран
И на ветру развеются хлопья сажи –
Боги тебя почтили своей печатью.
Рукописи горят, как и люди, в печи.
Но не горит, лишь светится всё печальней
Взгляд человечий.
28.06.2000 г.
* * *
Что с собою делать? И со стихами?
Уронить в колодец? Поднять, как камень?
Так маньяк на жертву недолго глянет
И уйдёт под вечер бродить полями.
И когда поля завершат к рассвету
То, что им отмерено тёмной злобой,
Я не буду спать. Мне убийцы нету.
Жизнь моя условна. И смерть условна.
Будто чернокнижник в далёком прошлом,
Сам порой боюсь заклинаний этих.
Новый век уйдёт, как всегда, непрожит,
И не будем счастливы мы на свете.
7.07.2000 г.
* * *
Знаю, зачем мы спим: кто-то во сне
Учит, что делать – завтра и через год.
Сердце покорно молчит наедине
С тем, кто пришёл во тьме и чуть свет уйдёт.
Утром, забыв обо всём, делаем, что велят.
Лишь иногда паутина слабеет и – сквозь туман:
"Где же я это видел?" И застывает взгляд...
И замирает жизнь, чувствуя, как обман
Дышит сквозь облака. Если же кто живой
Вдруг шевельнётся в них – верить ли слухам странным?
Вспугнутый Магомет видит: над головой
Мечутся стаи птиц буквами урагана...
12.08.2000 г.
У КЛАДБИЩА
Грёзы России – примятых трав,
Собачьих лап и стеклянных глаз.
Пряник надкушенный, чтобы прах
Живой от голода не угас.
И здесь иерархия: важный бюст,
А дальше – съёжился мелкий люд.
Разные тени молчащих уст
Разные песни в ночи поют.
Лишь дождь, читающий наизусть
Каждую строчку этих поэм,
Всё заливает – важность и грусть...
И Время – мрачный памятник всем.
26.08.2000 г.
© Леонид Саксон
|
|
