Ландшафты |
Сергей СЛАВНОВ
* * *
В степи человека видно издалека;
да ветер такой – не доораться, не добрести:
знай голосуй на пустом шоссе, пока не отсохнет рука,
пока не выдует душу из обледенелой кости.
Всего-то тепла – бычок, зажатый в горсти.
Что делать – не разведешь костер. Не найти дрова.
Как здесь и жить – непонятно; хоть вперед посмотри, хоть назад –
только мечется на ветру в чистом поле трава,
только звенят на ветру колокольцы, что твой набат.
Колокольцы звенят на хуруле – так по ихнему храм,
в нем Будде поклоны бьет друг степей калмык;
да не утолит ни кумыс, ни Будда, так что снова бери сто грамм,
как и везде у нас – от Волги до Колымы.
Все-то тебе одно, что столица, что эта дыра.
Всюду тебе стоять одному, на ветру дрожа.
А дома, куда не спешишь, нет ни кола, ни двора.
Сам ты калмык, да нет ни коня, ни ножа.
Где тебя только не носит, и все, видать, ни к чему.
То ты калмык, то якут. То Краснодар, то Чита.
Все хорошо. Только как бы уснуть одному,
когда все уже выпил, и все книжки, что взял, прочитал.
Ночь. За окном тишина да "еб твою мать" –
пьяный калмык собрата берет за грудки.
Дурно от сигарет, и хочется трубку сломать,
снова в Москву позвонив и услышав гудки.
Темная ночь разделяет, любимая, нас.
Черная степь. Что до пуль – они тоже свистят.
Здесь за степью Кавказ, где стреляет в чечена спецназ,
и потом над костями обоих ветра шелестят.
После мыслей таких буду сукой, себя пожалев.
Потому не грущу о своей непутевой судьбе.
Молчит телефон. Но гремят на ветру, ошалев,
колокольцы на крыше хурула – гремят о тебе.
Потому что ветру вольно в пространстве, он, конечности леденя,
несет мне твое тепло, не разбирая пути.
И значит, ты уже никуда не уйдешь от меня,
потому что дальше этих степей тебе не уйти.
Когда проехал немало, понимаешь, что неважно где.
Потому что разлуку не измеришь по маршрутным листам.
Потому что ветер – не в пример проводам – меня свяжет с тобой везде.
Не в пример поездам. Будь то Тында, будь Элиста.
Над землею можно подняться, и в окошко видит пилот,
как на безлюдной карте мелкой клюквою рассыпной
города увязли в черном зиянье болот.
Мало дорог. Мало людей. Но ты со мной.
Ближе чем в трубке "алло это я привет" –
ты в шепоте ветра, дрожи голых степных стеблей;
Не зря колокольцы гремят о тебе на весь свет,
и улыбается Будда среди степей.
Ты со мною на всех вокзалах, разъездах, у всех костров.
Ты со мною во всех палатках, где подушка – душистый мох.
Потому что ветер спешит над землей легким звоном строф,
чтобы сказать: "Доброй ночи" тебе я мог.
* * *
Осенью мир пустеет, и голоса слышней,
отчетливей вкус и запах, пронзительней каждый скрип,
и объятье значительней, и все меньше и меньше дней,
и любовный шепот переходит в предсмертный хрип.
Ветер, бродяга, уносит из рук мои дни.
Разве настичь мне их острием пера?
Золота шелест шепчет: усни, усни,
и я замираю бессильно в ответ: пора.
Сколько ни пей – не напьешься из новых уст.
Сколько еще свой ловить придорожный рай?
Ах, провалиться с размаху в осенний хруст,
льдинкой застыть к утру под вороний грай.
Нежнейшее ложе – листьев сухих ковер,
из листьев шуршащих полог – желанный предел!
Но спорит, не унимаясь, рябины кровавый костер:
Нет, я еще не допел, не допел.
И я услышал, и обнял замерзший ствол –
как мне хотелось, чтоб этот костер не тух!
Только, увы, слов ему не нашел –
ветер рыдавший перехватил мне дух.
Осенью даже ртуть стремится к нулю,
мы остаемся одни в этом мире пустом,
так тихо, что голос, начав говорить "люблю",
дрожит и срывается вслед за упавшим листом.
© Сергей Славнов
|
|
