Григорий ЗЛОТИН
Онъ и я
Вообрази, что онъ и я –
Два способа существованья.
Итакъ, есть способъ обладанья,
А также способъ бытiя.
Я уповаю на труды
И умноженiе именья,
Ему же ближе размышленья
И откровенiя следы.
Пусть онъ решилъ, что идеалъ
Враждебенъ зримымъ vпостасямъ
И только оттого прекрасенъ,
Что воплощенья избежал.
А я считаю, что у дней
Отнять ихъ девственную сладость –
Это единственная радость
И горнихъ помысловъ верней.
Я жажду жизнью наглотаться,
Онъ тщится истину сыскать,
А въ вышнихъ ангельская рать
Не знаетъ, плакать иль смеяться.
Лосъ-Анджелесъ, iюль MCMXCIX
Въ разлуке
Такъ случилось. Больше не дано
Целовать протянутыя руки.
Какъ же намъ сносить чужбины муки?
Пить разлуки терпкое вино?
Колется ея веретено
Въ прялке у безжалостныя Парки.
Какъ насильно стриженные парки,
Голо сердце, выметено дно.
Боже правый, накажи насъ. Но
После возврати намъ очи ярки
Иль домой перенеси останки:
Мы – отъ стай отставшiе подранки,
Мы – отчизны тусклые огарки,
Мы – пусты, какъ вешнее гумно.
Лосъ-Анджелесъ, MCMXCV
Русскiй день
Горько ли пахнетъ полынь?
Стаялъ ли снегъ по весне?
Или бездонная синь
Только привиделась мне?
Слезными каплями смолъ
Смотрятъ стволы на покосъ,
Стройный сосновый стволъ –
Словно въ объятьяхъ березъ.
Рядомъ лежитъ река,
Будто пастушiй кнутъ.
Левый берегъ – покатъ,
Правый – обрывистъ и крутъ.
И – ни души, ни следа,
Тихо, куда ни глянь.
Кто же заглянетъ сюда
Въ этакую рань?
Тризна
Ты знаешь, зло гнездится въ соблазне,
Въ развратной извинительности фразъ,
Ихъ следствiе – египетскiя казни,
Которыя Господь наслалъ на насъ.
Намъ говорятъ, что прошлое изжито,
Что ровъ закрытъ шеренгою крестовъ,
Но въ нашихъ легкихъ – крошка антрацита
Изъ пройденныхъ давным-давно пластовъ.
Спустя десятилетiя, на тризне
Среди поганыхъ капищъ и руинъ
Мы заскулимъ въ безсильной укоризне
О демоне заснеженныхъ равнинъ,
Онъ вывелъ насъ изъ вековой берлоги,
Онъ заманилъ въ жестокую пургу,
Онъ въ трудный часъ оставилъ безъ подмоги
И трупы бросилъ прямо на снегу,
Теперь, отравленные трупнымъ ядомъ,
Мы жжемъ на рынкахъ чучело зимы,
Весна, какъ спрутъ, ползетъ въ поля. Но рядомъ
Смрадно зеваетъ заднiй дворъ тюрьмы,
Насъ славословятъ праведныя страны
И манятъ въ свой наивно-детскiй хоръ,
А мы въ подвалахъ лепимъ истукановъ,
Что предвещаютъ новый нашъ позоръ.
Мы истуканамъ строимъ постаменты,
Но хриплъ и тяжекъ каждый новый вздохъ,
Ведь въ нашихъ легкихъ – порошокъ цементный
Изъ котловановъ пройденныхъ эпохъ.
Къ ***
Мой бедный, ото всехъ - такой далекiй,
Ты - камень, брошенный у края большака,
Ты - кожа рукъ, израненныхъ осокой,
Ты - подаянья ждущая рука;
Ты - позабытый Богомъ полустанокъ,
Где поездъ пробегаетъ, сбросивъ кладь,
Потерянный, измученный подранокъ,
Что такъ и не научится летать;
Ты осужденъ увидеть съизмальства
Театръ изнанокъ, доски декорацiй,
Когда снаружи - пыльный громъ акацiй
И перекрестковъ страшная молва;
Тебе известно, сколь чешуйчатъ ужасъ,
Какъ холодна измена естества,
Ты слышишь, как растетъ, упрямо тужась,
На мостовыхъ убожества трава,
Но и во тьме душевнаго раздора,
Мой милый, мой отчаянный истецъ,
Никто у насъ не отберетъ простора,
Открытаго для всехъ живыхъ сердецъ.
Лосъ-Анджелесъ, MCMXCV
© Григорий Злотин
| 
