MainPage | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №

 
Ярослав Таран

Некоторые мысли о языке,
или почему я "тронул" Бродского
письмо редактору электронного журнала "Луна в тумане"


Я буду говорить прямо, потому что жизнь коротка.
Абрам Терц

I

На одной из площадей одного из провинциальных городов России во времена – трагичнейшие в истории Земли (не столько по количеству жертвоприношений, сколько по своим нравственным следствиям, а главное – потенциям!) – бедный еврей среднего возраста, остановившись и откинув назад лысеющую голову: "Поэзия – это власть",– сказал своей спутнице. "Я к смерти готов",– добавил он. Этот город – Воронеж. Этот год – 1937 от РХ. Она, спутница – Анна Ахматова и... всемирная история. Он – невысокий человек и гениальный поэт с дурацкой фамилией Мандельштам. "Поэт! Ты царь",– проговорился за 100 лет до этого другой, негр.

Власть, царь... – ??!

"Он мастер? Он – мастер?"– домогался в жутковатой телефонной трубке ночной металлический голос (мрачное величие хозяина этого голоса ещё, по-настоящему, не явило человечеству скорбных провалов будущего). –"Да, он мастер",– ответил Пастернак. Физическая участь Осипа Мандельштама была решена.

О, он – гений тиранства, тёмный пророк и сознательный слуга того, кто искушал Галилеянина в пустыне,– о, он знал, Что Такое: Мастер! Что Такое: Язык!.. Как, почему маленький еврей (пусть виртуозный стихоплёт) – никому уже не интересный и не нужный (кроме жалкой кучки таких же интеллигентов), опальный, непубликуемый и безнадёжный – мог ТАК волновать безраздельного властелина, ТАК стать поперёк пасти (которая пережёвывала миллионы)? Не только мог, но и стал, но и – победил! Исторический царь (на сей раз) оказался слабее поэта.

Сталин – осознавал, Ленин – по наитию, Пётр – по влечению испорченной в детстве натуры своей,– все начинали ломать историю с ломки языка! Язык...

Язык – лицо нации. Лицо – это судьба, то есть смысл жизни. Поэзия – место встречи души Языка с душой человека. Если, ничего не зная об истории народа, провести сравнительный анализ его языка, то можно очень многое сказать и о прошлом-будущем, и о национальном характере, и о миссии этого народа во всемирном потоке. Как, по каким законам живёт Язык – тайна; как, почему он принимает в свою живую плоть чужие слова и отвергает другие – тайна: нам виден только результат. Есть Верховный план, Небесный Вожатый, Дух нации. Мощнейшее из орудий Духа (незримый рычаг истории) – Язык. (Без сомнения, живое Существо – т.е. со свободой воли.) Избитая рифма "любовь-кровь" – вот лицо нашей истории, неизгладимая черта русского лика. Это самый наглядный и поверхностный пример. Нужно провести вдумчивую и многотрудную исследовательскую работу, чтобы увидеть связь морфологии языка и "морфологии" национальной судьбы (и, я уверен, что такие работы будут написаны): через структуру языка, через сравнительный анализ языков проследить пути племён (язЫков!), их Смысл, их Софию.

Историческая Судьба, Язык – категории сверхразумные: что первично, что вторично?– причинно-следственные отношения между ними неприменимы, но они влияют друг на друга (мы не знаем как и, наверное, никогда не узнаем механизма этого влияния); существует Связь: связь взаимной Любви и Власти. Так, сегодня в наш быт вошло словечко "киллер". Ну и что? А то, что это опаснее самого физического убийства. "Убийца", "душегуб" – это одно, а "киллер" – уже профессия: "дилер" почти. Подсознание (музыка) правит поступками. Словцо "киллер" – раковая клетка в душе народа.

Русский язык наполовину (если не больше) состоит из заимствованных слов. Это самый молодой, гибкий и всемирноотзывчивый из великих языков культуры. Я не буду пересказывать речь Достоевского на Пушкинском юбилее: она известна. Основные наития о русской душе можно переадресовать русскому языку, его структуре. Пушкин – центральная точка в нашем развитии. Судьба мира сегодня решается в России, а значит – и в русском Языке. Это передовая. На войне как на войне. (Я вынужден здесь говорить "лозунгами": в противном случае, нужно писать не письмо, а большой историософский трактат. Каждый из этих "лозунгов" можно развернуть: привести фактический и "размышленческий" материал. "Лозунг" только "ярлык", говоря на компьютерном жаргоне.) Нельзя народ (пусть не читающий и не любящий поэзию, но находящийся в поле действия языка, который жив там, в столе поэта, как в мечтах-снах, как в тайной любви своей и свободе) – невозможно этот народ свернуть (воодушевить) на другой путь, не пленив (не околдовав) его язык. Это понимал (или чувствовал) каждый великий тиран. Это осознавал Пушкин, проповедовал Мандельштам.

В начале было Слово. Так. Аминь. Гомера узнала эллинская культура (явленная им в языке) через несколько веков после жизни. Ветхозаветные пророки (зачастую малоизвестные при историческом бытии) предопределили пути человечества, подготовив первое пришествие Христа (в своих "текстах"!). Библия написана стихами (именно стихотворная, образно и ритмически организованная речь может вынести такие запредельные нагрузки Смысла). "Поэзия – это власть". "Поэт, ты царь". (Это доказуемо – фактически!)

Но... Тогда нам надо говорить не только о талантливости или гениальности, не только об умении "гнуть строку" или формальном новаторстве, но и об ответственности поэта перед Историей.
 

II

Бродский.

Я буду рассматривать только основную линию, главный творческий вектор поэта, невольно упрощая (и этим искажая, конечно) реальную картину: таковы издержки абстрагирования. Сразу оговорюсь, что есть у Бродского стихи прекрасные, мною любимые, свободные совершенно от того "духа", о котором пойдёт речь ниже; но я, повторюсь, буду говорить только о главной тенденции, об исторической миссии этого поэта.

Бродский если и не гений, то чрезвычайно талантлив. Но и Маркс талантлив. И Ницше. То, что очарование сталинщины с железной необходимостью вытекает из марксовых взглядов на Бога и человека (при всей экономической правоте и прозорливости), доказано и художественно (Достоевский), и философски (Бердяев), а главное – исторически. То, что невинные безумства (пусть гениального!) Ницше (Кириллов в "Бесах") выращивают во времени Бухенвальды, тоже можно считать доказанным (остаюсь на уровне "лозунгов").

Формально силлабо-тоническое стихосложение привил нам Ломоносов (с французского). Принципы допушкинской (додержавинской, доломоносовской) поэтики противоположны пушкинской (новой, "светской") – – (Лихачёв). Но: потенции пушкинского языка огромны – это "великий синтез", открытый будущему (глобальному Синтезу) – – (Д. Андреев). В литературе этот будущий Синтез несёт в себе семена как допушкинской (религиозно-коллективной), так и пушкинской (творчески-индивидуальной) эстетики. Это та "всемирная отзывчивость" (по Гоголю-Достоевскому) русского языка и (может, как следствие?) русского народа и его, народа, миссия в человечестве, о которой пророчествовали Вл. Соловьёв, Бердяев, Волошин, Д. Андреев. (Соборность – по-религиозному, синтез – по-научному.) Но синтез на то и синтез, что потенциально несёт в себе Всё, как всё (и семена, и "указатели путей") в новой русской литературе нёс в себе Пушкин: всё, так или иначе, за последние два века вытекает из него в нашей культуре.

Интеллектуально-головное плетение словес, самодовлеющее формотворчество – только это не вытекает из Пушкина (более того – губительно для его эстетики). Даже Хлебников (!) называл Пушкина своим учителем, хотя в Хлебникове "это" уже цвело вовсю. Первые всходы дало в Баратынском. Было "это" и в раннем Пастернаке, встречалось у Цветаевой, реже – у Мандельштама. В XIX веке весь "такой" Майков, в Серебряном – Брюсов. Наиболее мощное, полное и окончательное воплощение в русской поэзии этого "умного духа" – Иосиф Бродский.

Бродский, по сути своего творчества, противостоит Пушкину, враждебен пушкинской эстетике. (Да он этого особенно и не скрывал.) Я говорю не о сложности или простоте читательского восприятия: Мандельштам куда как сложен и густ! Но Мандельштам прозрачен и (при всём своём "непроистекании" из кого-либо до него и совершенно обособленном положении в русской поэзии) пушкинского духа по преимуществу. Бродский – антипушкин.

Вообще деление на "форму-содержание" в искусстве более чем условно. Художник подражает Творцу в природе: закат-восход, облака-море,– где здесь форма, где содержание? – форма в природе и есть содержание, верней они едины. По образу и подобию – художник-творец стремится к достижению такого же единства (идеала); достичь не в силах – по несовершенству, чисто человеческому (в этом трагичность культуры). Но в искусствоведческой работе, к сожалению, не избежать таких натянутых понятий, как "форма" и "содержание" (надо только не забывать, что это условность, символ).

В русской культуре приоритет всегда отдавался "содержанию" (смыслу): "русский бунт против античности" (Бердяев). Бродский – язычник. Пушкин – христианин. (Как художники: по своей эстетике, по отношению к слову, а не по убеждениям человеческим.) По Пушкину: стихи не должны быть ребусами ума (всегда конечного!). Самый сложный умственный ребус, самая грандиозная загадка умного Сфинкса может быть тем же умом познана, а разгаданная – умирает. В дали Смысла можно всматриваться бесконечно: ум умолкает, говорит Дух. Глагольные ("глуповатые") рифмы у Пушкина – это смирение "формы" перед Откровением (чтобы видимая "форма" не заслоняла, не замутняла бесконечность Смысла).

На этом интеллектуально-формальном искушении – искушении гордого разума – споткнулась великая западная культура. Это вообще западное искушение. Бродский – западник, индивидуалист. Пушкин – "синтетик" (он соборен). В Бродском – творческая игра человеческих сил (зачастую – просто эрудиции). В Пушкине – творческое смирение перед Высшим. Бродский – умён. Пушкин – духовен. Бродский – принцип формы (всегда конечной!). Пушкин – бесконечная прозрачность Смысла. Пришло время, когда разум стал враждебен мудрости. Пришло время, когда разум должен быть преодолён во имя Высшего.
 

III

Развитие русской поэзии в последние 40 лет подтверждает мои опасения: если бы я не чувствовал в Бродском той силы, что способна увести нас в сторону, свернуть надолго с пути, в пушкинском творчестве предначертанного Судьбою, то полемика наша оставалась бы исключительно в рамках поэтики, структуры стиха и т.д. и т.п.

С 60-х годов поэзия разделилась: на песенную и "интеллектуально-элитарную" (это опять упрощение, конечно). Песня – не совсем поэзия, как и не сплав музыки и стиха,– это особый жанр (и отдельный разговор: и так длинно). То же я вижу и в новейшей, "интернетовской" литературе: искренность, пережитое, "душа" формально тяготеет к песне; "интеллектуалы" все как один – a la Бродский. Говорю только о качественной (т.е. действенной!) поэзии (не о любительской). Такой порядок вещей я считаю опасным (для жизни!).

Путь, указанный Бродским (он – знамя, символ, вождь, властью таланта обладающий),– тупиковый для русской культуры: это – блуждания разума. От того, какая эстетика победит (а эстетика, по Бродскому, мать этики... наверное, так): пушкинская, прозрачная, органически вытекающая из самой души русской, или эстетика Бродского, интеллектуально необузданная, привитая им русскому языку, талантливо привитая, но чуждая по духу,– от этого зависит не только будущее литературы нашей: роль поэтического слова в истории трудно переоценить.
 
 
 
©Ярослав Таран
©ЛИМБ
 
 

Начало | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №