MainPage | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №



Анатолий Жестов
 


***

Свеча, и призрачные тени,
Вдруг побежали по стене,
Вся жизнь — мираж и сновиденье,
И предназначена не мне,

Все как-то призрачно и ново,
Холодный воздух, как клинок,
Сначала — верю, было слово,
Но вряд ли слово было Бог,

Дрожа в тревожном полумраке,
Смотрю на пламя, не дыша,
Замерзли люди и собаки,
У них — хвосты, у нас — душа,

По свечке воск слезой стекает,
Как пот, струящийся с лица,
И не один из нас пылает,
Себя сжигая. До конца...

Вдыхаю свежесть полной грудью,
Свеча погасла, кончен бал,
Настало утро, встаньте люди,
Пылайте ярче.
Я сказал...
 


* * *

Год сменяется годом. И что ж,
— Чепуха, а поди-ж ты, приятно.
То ли я на себя не похож,
То ли ты так сегодня нарядна,

Ночь сменяется ночью. Пустяк.
Ничего на земле не случилось.
— Это ветер взъерошил сосняк,
Это утро в окне отразилось.

Миг сменяется мигом. Лови.
Ускользающих пауз дробины.
Мы боимся и жаждем любви,
И стыдимся своей половины,

Век сменяется веком. Прости.
Этот сон не успел затянуться,
— Звезды тают в горячей горсти,
И слезами стекают на блюдце.
 


* * *

Земную жизнь не то, чтобы пройдя,
Скорее, пробежав неровным бегом
Какую часть? А хрен их разбери...
Я встретил город, в городе тебя,
А дом снаружи заметало снегом
И холодом тянуло из двери.
Такой вот город. Сумрачных лесов
Водилось в изобилии в округе,
Под ними выпирали спины гор.
Река не застывала. Много псов
И мало птиц. Зима и все на юге
И месяц виснет в дымке, как топор.
Среди такой суровой красоты
Любой мужику привидится аскетом,
Любая баба — снежною княжной.
Нечаянным осколком лета ты
Не то, чтоб чуждый блик на фоне этом,
Скорей, проталина, протаянная мной.
Горячим выдохом. И в нас поет весна
Ручьи текут и время к истеченью
Все ближе. И стремительней полет
Почти паденье. Год допит до дна
Все карты врут. И все родней мученью
Смотреть, как тает счастья хрупкий лед.
 


* * *

От безграничной пустоты
И наполненья ожиданья
Я отделен незримой гранью
Мне кажется, что это ты.

Вокруг так много серых истин
И беспросветного вранья
Сей вид тяжел и ненавистен.
Мне показалось — это я.

Все сладко-приторно и вязко
И холодней любой зимы
Конечно страшная, но сказка
Мне показалось — это мы.

Все так обыденно, уныло,
Скучны и бесконечны дни
Как будто все на свете — было.
...мне показалось. Извини.
 


Дзен

В канун просветленья,
Спокоен и невесом,
На фоне окна,
Среди первых лучей зари,
Ты вновь говоришь
— Так какого же цвета гром?
И я отвечаю ударом в лицо
— Смотри.
 


* * *

Ночь залила глаза моего непонятного дома.
Все стоит на ушах. На две комнаты — девять углов.
Кран свихнулся с резьбы и вживается в роль метронома
И стучит по вискам мелкой россыпью матерных слов
За окном — звездопад. Нынче звезды особенно падки.
Я гляжу за окно и хлебаю простуженный чай.
Вместо глупых желаний загадывать буду загадки.
Вон одна полетела, еще... Успевай, замечай.
Взять гитару невмочь — мои пальцы протерлись о струны.
А аккорды на нервах все чаще выходят из мод...
Наше время прошло. Мы еще ослепительно юны.
Но проходит и это. И лето. И так каждый год.
 


* * *

Ночь свернулась калачиком в темной прохладе окна.
И со мной тишина, как сестра, приобнялась небрежно.
Мне бы просто заснуть и проснуться наутро, да где ж нам
Сон исчез без следа. так от старого мужа жена
Молодая спешит. И за нею успеть — безнадега.
Да и толку немного — поди, стань насильно ей мил...
Я вот чая на травах недавно себе заварил
И смакую в тиши. Человеку для счастья немного
В этой жизни потребно. Порою и чая в тиши
Даже больше, чем хватит. Коль сон все одно не спешит,
— Магомет без горы обойдется. Не лыками шит.
Ночь уютно сопит и раскрылась. Седая пуши-
стая шаль облаков, соскользнув, обнажила звезду.
Теплый ветер дыхания гладит листву, согревая.
Спи спокойно и грезь. Мне же грезятся сны наяву.
Будто я — Магомет и шагаю к вершине, зевая...
 


* * *

Безумна часов пружина.
Тик-таки, как буги-вуги
Скрипит шестерен дружина
И стрелки танцуют в круге
Секунды шагают строем,
Который не завершится
Его провожая с боем
Кричит часовая птица
И маятника метанью
— В попытке сбежать от рока,
Не верит. За этой гранью
Не может быть одиноко
И рвутся к земле на путах
Отчаянно, в знак протеста,
Две гири, цепных и лютых,
но их возвратят на место...
И весь этот сброд грохочет,
Ритмично стучит железом
А время идет — как хочет
Смеясь над своим протезом...
 


* * *

Я стал тебе непонятен. Чего ж скрывать.
Об этом не стоит, видимо, горевать
И это мне более, чем приятно
Но нам стало не о чем даже поговорить,
Я не хочу умерять свою прыть
И уж тем более — возвращаться обратно.
А ты не желаешь бежать по моим следам,
И даже в ту сторону. Может, не по годам,
А может, ты просто забыл, что такое детство...
И нам остается только сказать — бывай.
Я на автобус. Ты, видимо — на трамвай.
Жить дальше по своему. Даже не по соседству.
 


* * *

Как рыба на сковороде плясать под хрип залетных дудок
Устал. Отстаньте. Нету сил. Характер, видимо не тот.
Я лучше снова выйду в ночь и мимо телефонных будок
Пойду к тебе, не позвонив. Лишь полуночный пешеход
Пройдет навстречу мне и тих, исчезнет где-то за плечами,
Как мастер этих странных дел заплечных. Шаркающий шаг
Затих вдали. А фонари горят осенними свечами.
И именинный вздох восхода их погасит разом. Так
Опять сменились день и ночь. И я стою, рассвет встречая,
Всего-то разницы на мир, что солнце ярче, чем луна.
Сейчас приду к тебе домой и разбужу. Сготовлю чая,
Скажу — люблю, скажу — устал. И буду дрыхнуть дотемна.
Обычный день. В календаре таких полно — греби лопатой.
Никто не виснет над душой. Ни дудок, ни дурацких па.
Я щас по хамски отосплюсь, а ночью буду виноватый
И очень нежный. А сейчас я так устал, что засыпа...
 


* * *

Как ты теперь, мой старый, верный друг?
Мы разминулись. В сутолоке буден
Друг друга потерять немудрено.
Я собираюсь завтра пить вино
Во здравие твое. Надеюсь, ты
Как ране — юн, горяч и безрассуден.
Сейчас бы нам... Увы — мечты, мечты.
От прошлого остался разве звук.

А я все тот же. Ну, почти все тот.
По прежнему скитаюсь, неприкаян.
Топчу родную землю вдоль и вдаль,
Хотя все чаще погружен в печаль.
Усталость, знаешь ли. Но все еще пою.
Обласкан девами, собаками — облаян,
Поспать надеюсь разве что в раю,
Да только кто меня туда возьмет?

По меркам христианства — я изгой.
Распутствую, без дерева и сына,
Про дом не поминаю. Хоть в музей
Для устрашенья черни и князей.
Я думаю, они во многом правы.
Но тут Иисусов — полная корзина...
Кто я пред ними? Пыльный след Варравы?
Святых — на крест. А я — пока живой.

И, чтобы позабыть об этом — пью.
Пишу апокрифы. Пишу к тебе, Сенека,
В апостолярном жанре. Мой конек
— Писать, не зная адреса. Денек,
Другой — и я сожгу их без разбора.
Кому нужны стихи в начале века?
В конце — тем более...
...а встретимся мы скоро.
На выжженном столетия краю...
 


* * *

...и я ухожу. Я всегда ухожу.
Под ветер свирели, под шорох метели,
Я грежу движеньем, скольжу к миражу.
По льду, неумело, без дела, без цели,
Стоять — не могу, то иду, то бегу,
От рая до рая, дорогу играя,
Семь бед — не ответ. Белый след на снегу.
Я маюсь, но я оклемаюсь до мая.
Весна. И луна. И вина — допьяна.
Меняются все, только я не меняюсь.
Да ты — у окна. Ты верна. Ты одна.
...и я возвращаюсь. Всегда возвращаюсь.
 


* * *

Я исчерпал запасы бытия,
Я просто был. Но возвращаюсь к жизни.
В потрепанной, но милой мне отчизне,
to be or not to be... Шекспир свинья!
Но не дурак. Так тонко врать стихами
Сумеет только истинный мудрец
to be or not to be... И я, глупец,
Купился с остальными дураками
В компании. Тут был заезжий жид,
Так удавился. Видимо за труппу.
И вечность плетью освистав по крупу
Исчез из глаз... Где он теперь лежит?
Не разбери-пойми. Веселый Йорик
Амбарцумян. Я знал его. Я знал.
Он был настолько славный зубоскал,
Что даже череп щерится ухмылкой. Горек
Отчизны дым. От вечевого звона
С утра мутит. Я был вчера на тризне
И выбрал смерть. И возвращаюсь к жизни
Сыграв ноктюрн на диске телефона.
 


* * *

Можешь не писать — не пиши(с)
Я могу не писать. Боже, как я могу не писать!
На трагической ноте, уклюжей походкой хорея,
Или белым стихом. Несомненно, мне Бродским не стать.
Ну, а если и стать — я им стать никогда не посмею.
Я могу не писать. Пой же ворон свое «невермор»
Мне отныне легко, я свое оторал на три шага.
Это очень легко. Да о чем тут вообще разговор?
Не пишу, потому что могу. Не в Пегаса бумага.
Я могу не писать. Я могу не писать лучше всех.
Не кровавить словами плевков на бумажном снегу.
Поему я пишу? — Я беру на себя этот грех,
Потому, что я выбрал — писать. Потому, что могу.
 


* * *

Уходит август прочь неторопливо,
Ночь семенит за ним на поводке,
И вертит он в рассеянной руке
Бутылку пива чешского разлива.

Неторопливо пену обдувая,
Идет себе... Гуляет не спеша,
А пена опускается, шурша
Пивным дождем. Под перезвон трамвая,

Уходит август. Цепь домов-следов,
Да фонари, как свечи на поминки.
И ветер, пролетая вдоль Стромынки
Уныло щиплет нервы проводов.
 


* * *

Выпивать по пол-литра, естественно на троих,
Выливать, матюгнувшись, святую паленую воду,
Ублажать огорченье пивком, выезжать на природу.
Избегая объятий, мечтать, безусловно, о них...
Непрерывно курить, отпускать ядовитые шутки,
Доля правды в которых естественна и горька,
Так еще год-другой, и сказать, что прожили века.
Ну, для точности, век разменяли на битые сутки.
То с гитарой, то без, и не важно, мажор ты, пижон.
Важно делать хорошую мину при явном миноре.
Ожидая погоды у моря, ремембить о море
И при каждом удобном моменте переть на рожон.
Поживать без затей, обещая годам к сорока
Выйти в люди, осесть, стать отцом, молодцом, семьянином,
Озаботиться домом, посаженным деревом, сыном...
И копить свои будни, слагая их снова в века.
 
 
©Анатолий Жестов
©ЛИМБ

 
 


Начало | Эссе | Поэзия | Дебют | Публикации | Свежий №