MainPage | Эссе | Поэзия | Дебют


Михаил Фельдман
 

ХХ веку

Расстегни кобуру языка,
Вот он черный блестит, одноствольный,
Твой смертельный, святой и крамольный,
Формы страха и сути клыка.

За колючей изнанкой ворот
Покажи закопченную глотку,
Твоих нервов электропроводку,
Твой обложенный мухами рот.

В разноцветье истершихся глаз
Навсегда поселилась тревога.
Ты спасал глаукомою Бога
И всевидящих сделал из нас.

На прощанье меня посади
И налей мне сто граммов урана,
Покажи мне, как плавятся страны
От стучащего пепла в груди.

Ты отжил свой положенный век
И уходишь по следу проклятий.
Под твоим скоморошечьим платьем
Ковыляет смешно Человек.
 

* * *
                       И. Б.
 
Дождь ушел за тридевять земель,
Утирая слезы кулаками.
Вот и все. Чужими облаками
Застлана последняя постель.

Тысячестраничная душа
Вырвана из трепаной обложки.
На маяк кладбищенской сторожки,
Что вдали мерцает чуть дыша,

Сквозь туман венецианских грез
Поведет Харон за ним гондолу,
И найдет монетку валидола
За щекой - в уплату за провоз.

Над брусчаткой зимних площадей,
На глазах у слепнущих атлантов,
Всполошатся траурные банты
Стаями голодных голубей.
 

Голгофа

В зеркальных глазах отражения зноя и блеска,
и гула из недр амальгамы, и всполохов стаи
движений, летящих полянами слуха и зренья.
И мозг-эпилептик затих в ожидании всплеска
всей памяти чувств, что как ветер, играя листами,
восходит, листая, к страницам эпохи творенья.

Еще на пути в этот солнечный город-подросток,
что строит дома, зарывая обиды в фундамент,
уже на пути то, чего нам неведомы знаки.
Но что-то случилось у неба со светом и ростом.
И в тело, как в землю, врастает терновый орнамент,
шипами лаская на коже взошедшие маки.

У тесных жилищ, семеня, муравьиной походкой,
туда и обратно шагают бескрылые люди,
скрывая под панцирем руки. И нет им роднее,
сжимающих мертвою хваткой и сердце, и глотку,
худых кулачков, что висят, как усохшие груди
кочевниц-мадонн на безводной груди Галилеи.

Распятое солнце оплакивать птицы устали.
Уставились в землю. Земля, как и прежде, безвидна.
Еще одна смерть насурьмит под седыми бровями
кроваво-лазурно-пустые небесные дали.
И только убитым богам воскрешаться не стыдно…
Еще одна смерть, но не та, что накормит червями.
 

Солдатский Марш

Марш молчания по пропавшим,
мертвым, вычеркнутым, восставшим
ростом выше памяти нашей,
губы, сыграйте марш.
Рот, захлебываясь конфетой,
поцелуем и сигаретой,
слушай, как за щекой монета,
звякает “Отче Наш”.

Боже! Ты же соткан из чуда.
В мире, где смертельна простуда,
я иду воевать за груду
черных чужих камней.
Скольких здесь побелели кости.
В сердце моем ни капли злости.
Господи! Не зови мя в гости.
Лучше спустись ко мне.

Пуля выдаст команду “вольно”.
Корчись, тело, коль очень больно.
Все равно всех кладет продольно
смерть на своем плацу.
Прапор, выдай живым-тверезым
за меня уставную дозу.
Пусть поплачут они, ведь слезы
мертвому не к лицу.


Начало | Эссе | Поэзия | Дебют